Дети

– Профессор, – начал он учтиво, – позвольте вам заметить, что существует, помимо умозрительной, и практическая сторона жизни. Разве невозможно было бы для вас предоставить последнее слово практике? Действительная, материальная жизнь показывает, что те законы наук, в которых вы обманулись, всё равно могут быть прилагаемы к жизни практической – и они действуют. Они делают жизнь богаче, удобнее, легче. Я не понимаю поэтому вашего глубокого огорчения. Мы имеем воду; при нуле градусов она всегда превращается в лед, не может не превратиться, так же, как не может и не закипеть при надлежащей температуре. Значит, сомнение в точности законов природы существует – фактически – в вашем мозгу. Оно ни в чем не нарушает работы этих законов для человечества, которое спокойно продолжает ими пользоваться для своих выгод. Значит, катастрофы нет. Вы учите студентов полезным практическим знаниям. Человечество вам благодарно. Так отчего же вы так безмерно огорчены?

– Сэр, – отвечал профессор Петров, – я огорчаюсь безмерно потому, что мои сомнения означают конец нашей цивилизации. Всё, что нас беспокоит сейчас: войны, экономические неурядицы, неустойчивый, неспокойный дух народов, – все это логические и уже видимые следствия того, что я думаю, это – плоды моих сомнений в устойчивости тех истин, на которых построена нынешняя цивилизация и общество. Во мне – интеллектуальный микроб, и он растет, он размножается, заражает другие умы и – в конечном итоге – разрушает, приводит старую цивилизацию в хаос. Она гибнет. Это уже случалось в истории человечества. Это, сэр, огромное несчастье. При виде его приближения невозможно сохранять спокойствие духа. Сэр, считайте всё, что вы называете цивилизацией, уже погибшим. Знание создает. Сомнение разрушает. И это и есть факт более непреложный, чем тот, на который вы изволили ссылаться. Знайте, вода может и не закипеть, если произойдет кое-что с плотностью воздуха.

– Но, сэр, – начал мистер Райнд очень осторожно, – зная, какое несчастье человечеству несут ваши сомнения… не могли бы вы… просто воздержаться от их высказывания… Тем временем, мир оставался бы в прежнем виде, люди, не зная ваших идей, продолжали бы жить спокойно.

– Сэр, – отвечал профессор Петров горько, – правда имеет такое главное свойство: она делается известной. Она имеет свойство выходить наружу при всяких обстоятельствах, как оы искусно ее ни прятали. Смотрите! – и он показал куда-то рукою, – вон там родилась идея, идея истины. Она родилась и уже живет сама по себе, независимо от того, что и как с нею хотели бы делать люди. Разве внутри вас самих нет таких истин, которые вам мешают жить с комфортом, которых вы не хотите знать, не хотите видеть – и всё же они живы в вас, и вам их не уничтожить. Поэтому, достойнее всего для человека – быть мужественным и смотреть в лицо истине. Возможно, человек и рожден для одного этого.

Мистер Райнд не знал, что сказать. Он искал поддержки, – Что бы вы возразили на это? обратился он к профессору Волошину. Тот поднял на него свои сияющие глаза:

– Я – философ. Метафизик. Наша область – духовные ценности и построения. У нас нет кризиса. Мы ничего не потеряли.

– Сэр, – продолжал мистер Райнд, – хозяйка дома мне сказала, что вы уже двадцать лет работаете над книгой о бессмертии души и всеобщем воскресении. Могу я вас спросить, в какой мере задевают всё же и вашу область сомнения вашего коллеги?

– Ни в какой, – отвечал профессор Волошин. – Банкротство наук о внешнем мире не касается области веры, царства духа. Мир – лишь видоизменяющаяся его оболочка. Духовный мир – всё тот же. Мы не знаем катастроф.

– Но где ж очевидность? Есть ли чему-либо в мире внешняя, материальная, убедительная очевидность?

– Нет, – спокойно ответил метафизик. – Ее нет.

Мистер Райнд перевел свой вопрошающий взор на профессора Петрова.

– Очевидность? – горестно воскликнул тот, – Об очевидностях вы лучше спросите вот нашего коллегу. Профессор Кременец специалист по очевидности.

– О, – начал профессор Кременец в тоне легкого светского разговора, – если хотите…

Мистер Райнд не только хотел, он настаивал. Он жаждал услышать что-нибудь положительное, как-то утешиться после подобного разговора.

Профессор Кременец обладал безукоризненными светскими манерами. Он умел приятно закончить всякую беседу и всякую встречу. Он видел, что на его долю выпало как-то развлечь и успокоить мистера Райнда.