Дети ада

Почему все-таки от Ленки нет письма? Может, она мое не получила? Нет, такого быть не может. Наша почта работает исправно. А возможно, почтальон уже принесла письмо?

Я встал из-за стола, заставленного бутылками и закусками и вышел в коридор общежития. В почтовом ящике ничего не было. Я закурил. Вечер был теплый. На аэродроме вспыхивали и гасли электрические огни. Протянул над лесом свой тяжелый голубой луч мощный прожектор. Радар на холме расправил зеленые изогнутые крылья, будто собрался всю землю обнять. Он медленно с остановками вращался. Знакомый гул сверхскоростных машин навеивал грусть. А мне и без того было грустно. Я вернулся в комнату, где сидели мои друзья. Это наш прощальный вечер.

— Ты, Ваня, от авиации не отрывайся, — обнял меня за плечи Сильва. — Иди в ГВФ! Будешь на «Ту» или «Илах» летать! Не так уж плохо.

— Тебя примут за милую душу, — пробасил Леша. — Нашего брата военного летчика берут в первую очередь.

— На «Илах» лучше, чем на «Ту».

Черт бы побрал этот клапан в сердце! Почему он вдруг отказал? Насчет гражданской авиации я советовался с врачом. Он сказал, что в течение года не стоит и думать об этом. Это не порок сердца, утешил он меня, все от перегрузок. Не исключено, что в детстве я подхватил ревматизм. В общем, ничего страшного. Один год не полетать и я снова здоровый человек. А потом? Потом тоже нельзя будет летать на сверхзвуковых, а на гражданских — пожалуйста! Одно врачу не понять, что на гражданском тихоходном самолете я буду себя чувствовать, как мотоциклист на велосипеде.

Сильва разлил коньяк по рюмкам. Я знал, что не опьянею. Со мной такое случалось. Если в голове что-то сидит, меня хмель не берет. А ребята захмелели. Завтра воскресенье. Выходной. Я понимал, что ничего страшного не случилось. Нашего брата военного летчика демобилизуют задолго до законной пенсии, незачем работать на износ. Так говорят врачи и командование. Я еще могу пригодиться в другом месте. В каком? Вот этого я не знаю. Мне вдруг пришла шальная мысль в голову: а что, если остаться у знакомого старика-рыбака? Буду работать в колхозе, а вечерами и ранней зорькой рыбачить. А этот «взрыв» над головой, после которого рыба выскакивает из воды? Не будет он действовать на меня?

— Иван, выпьем за удачу! — Сильва поднял рюмку. — Никак, раскис?

— Не годится так, дружище, — сказал Леша. — Сегодня ты, а завтра... кто-нибудь другой на очереди. Такая уж наша планида.

Я вдруг вспомнил один разговор со стариком-рыбаком. Мы сидели на деревянной лодке с бамбуковыми удочками. Клевало плохо, и мой дед разговорился. Он что-то толковал о точке заземления. Дескать, у любого человека должна быть своя точка заземления. Вот вы летаете, говорил старик, вас не видать, а на земле у вас есть точка заземления. Не каждый человек знает, где она, эта точка. Но найдет ее обязательно. Молния, и та не сразу в землю втыкается, а ищет свою точку заземления. Иной раз вся переломится в небе, а точку найдет...

Мудрый ты человек, старик! Для молнии люди придумали громоотвод. И разряд уходит туда, куда ему указали. А вот для человека громоотвода не придумали. Ищи ее, эту точку заземления! Где она? Может быть, ты мне подскажешь, старик? Еще мальчишкой я мечтал об авиации. И вот добился своего, стал летчиком. Летал на самой новейшей современной машине. И думал, что это и есть моя точка заземления, а вот оказалось, что это один лишь зигзаг, как у молнии. А точки нет. Точка где-то в другом месте. И никто не знает, где она. Ни я, Иван Белов, ни ты, старик!

Пейте, ребята! Завтра выходной. Отоспитесь, отдохнете, а в понедельник — снова в небо. А я побреду по земле. Искать свою точку заземления. И буду отныне на все смотреть снизу вверх.

3

Я вышел из летного городка рано утром. Мне начальство предложило машину до станции, но я предпочел пройти тридцать километров по лесной дороге пешком. Вещей у меня не было. Один вещмешок за спиной, да спиннинг в брезентовом чехле. Вещами и мебелью я не успел обзавестись и очень был рад этому. Громоздкие вещи — спутники женатого человека, а я — холостяк. Все мои необходимые вещи уложились в мешок, а чемодан с книгами и коробку с одеждой и обувью я послал малой скоростью в Ленинград. Дело в том, что я родился и вырос в Ленинграде. Родители мои погибли в блокаду. В живых из всех моих родственников осталась одна тетка. Она жила на улице Халтурина, неподалеку от Марсового Поля. Вот я и решил навестить тетку. Поживу в Ленинграде, а там видно будет.

За эти тридцать километров до станции я должен определить свою дальнейшую судьбу. Поэтому я и отказался от машины. Буду идти и думать.