Дети ада

Я знал, что служить мне в сверхзвуковой авиации не вечно. Знал, но думать об этом не хотелось. Я привык к своей мощной машине, полюбил ее как доброго друга. Она уносила меня с бетонной дорожки ввысь. Я и она были одно целое. Мы доверяли друг другу. Я понимаю Сашу, настоящий летчик всегда немного поэт. Пока в наушниках не послышится скрипучий голос диспетчера, ты в кабине один. Но один человек никогда не бывает. С ним мысли. И, конечно, думается в полете не о блинах и танцах в клубе. Больше о возвышенном. Хотя Леша, прославившийся в полку своим завидным аппетитом, рассказывал, что на «потолочке» он вспоминает камчатского краба в майонезе, поданного к кружке пива.

Вот и сегодня я думал о земле. Только высоко в небе думаешь о земле с нежностью, как о матери. Думаешь о том, кто остался там, на земле. И даже на небе думаешь о земном. И ощущаешь, что тысячи невидимых нитей связывают тебя с землей. Я бы не хотел на слишком большой срок разлучаться с землей. И сочувствовал космонавтам, которые долгие месяцы кружили на орбитах. Сильва говорил, что он готов хоть сегодня отправиться в космическое путешествие. Там иное измерение времени и расстояния. И Саше очень хотелось бы после многолетнего полета вернуться и посмотреть, что за это время произошло на земле. Мне бы все-таки не хотелось на такой срок разлучаться с землей. Хотя и очень заманчиво вернуться из звездного путешествия лет этак через двести.

Внизу земная равнина. Гор с такой высоты не видно, да их на моем маршруте и нет. Зато озер много. Они будто синие глаза вдруг выглядывают из туманной дымки. И может быть, на одном из них сидит мой знакомый рыбак. Я уже далеко, а он лишь услышит мой небесный привет. И пусть рыба выскакивает из воды. Это хорошо, когда в озерах много рыбы. Я и сам не прочь посидеть с удочкой на тихом лесном озере.

Об одном я не хотел думать... Это случилось неделю назад. Я потерял на какое-то время сознание. Вдруг откуда-то пришел гул. Он становился все громче, наполнил всю кабину, дышать стало трудно. Когда я очнулся, машина пролетела сто километров. Выручил автопилот. Там, на земле, я мучительно вспоминал: не нарушил ли я перед полетом режим. И не мог ничего подозрительного припомнить. К врачу я не обратился. Зачем? Через две недели очередной осмотр.

Я не хотел об этом думать, но все же где-то в сознании затаился страх. Я ждал, когда придет этот непонятный гул. Прислушивался к себе. Как ни успокаивал себя, я знал, он придет. Себя не обманешь. Я догадывался, что он придет, когда я увеличу скорость до предела.

И все-таки, как я не был подготовлен, гул и желтая вспышка перед глазами застали меня врасплох...

Уже там, на аэродроме, по лицам ребят я понял, что это был мой последний полет. Когда я потерял сознание, меня несколько раз запросили с земли. Я не смог сразу ответить.

2

Сильва — красивый парень. Он на пять лет моложе меня. У него большие серые глаза, короткие, вьющиеся, светлые волосы. Хромовая коричневая с молнией кожанка охватила его широкие плечи. И прозвище Сильва никак не вязалось с его мужественным обликом. А Леша — второй мой приятель — чемпион армии по штанге. У него круглое и всегда будто немного удивленное лицо. Почти двухметровый рост. Он самый высокий в полку. Я всегда удивлялся, как он размещается в тесной кабине? Ему впору не реактивный истребитель, а тяжелый грузовоз, который танки поднимает в воздух. Эх, дорогие мои ребята! Увижу ли я вас когда-нибудь? Знаю, будем прощаться, пообещаем друг с другом переписываться, а потом все порастет быльем. У вас свои дела: полеты, разборки, тревоги. Вот и сейчас вы не можете говорить ни о чем другом. Сверхзвуковой барьер... «Потолочек-то» — подскочил!.. Американцам до нашей новой игрушки далеко... Я слушаю вас и мне больно. Понимаете вы, ребятишки, больно, черт побери! Больно сознавать, что я уже не летчик. Я написал Ленке в Великие Луки. По-моему, очень глупое письмо. Я написал ей, что «Графа Монте-Кристо» из меня не получилось, дескать, придется переквалифицироваться в управдомы». Это не я придумал. Это придумали писатели Ильф и Петров, так, кажется, говорил Остап Бендер. Я послал письмо неделю тому назад, а от Ленки все еще нет ответа. В конце-концов, нас ничто такое не связывает. Мы просто друзья. Я понимаю, Ленке приятно было гулять со мной по главной улице города, где она живет. Я, старший лейтенант авиации, весь в нашивках, значках, даже одна медаль есть, и собой не урод. Я видел, она гордилась мною перед своими подружками. Ленка училась в сельхозинституте. И вот, оказывается, графа из меня не получилось... Чертовщина какая-то! Ну, чего привязался ко мне этот граф?.. Ленка говорила, что форма мне очень идет. Я забыл, когда носил гражданскую одежду. Очень давно. Мальчишкой. А потом чугуевское авиационное училище, летный полк. Я, конечно, иногда надевал гражданский костюм, но всегда чувствовал себя в нем неуютно. То ли дело кожанка... Я ее буду носить и на гражданке. Кожанка — удобная штука.