Ушка плюнула ей вслед и прошептала сквозь зубы:
– Лживое дерьмо, чтоб тебя черви заживо сожрали.
Ушка достала сигарету, закурила и долго стояла, пуская дым в серое небо и глядя на воздушный шар, медленно летающий над лесом.
«Чешуйка мечтал построить такой шар. Как же надо хотеть свалить отсюда, чтобы поверить, что такое возможно! Видимо, нам просто было нужно чем-то заняться. Как там это слово? Созидать что-то, а не просто существовать».
Она вспомнила мёртвого Зубогрыза, оставляющего после себя кровавый след и поняла, что ей его совершенно не жалко.
«Нет, он заслужил свою смерть! Это была мразь, лживая мразь! Никого не жалко! Все эти дерьмоеды, визжавшие от счастья, когда Плешекрыс пришёл к власти, голосовавшие за него на выборах, ходившие на крысиные шествия! Это они, они, пожиратели дерьма, украли, помогли украсть мою жизнь, жизнь Острозубки, Красноклыка, Чешуйки! С их одобрения крысы получили всё, чего хотели! И теперь они молчат, боятся признаться, что это их вина, что больше нет будущего, нет надежды! Мрази! Даже Сухогрыз мог вырасти нормальным, если бы не они».
– Не смотри наверх – там всё равно никого нет! – отвлёк Ушку знакомый голос.
Полохвост, с полной корзиной тараканов, стоял напротив и смотрел на неё единственным глазом. Его одежда была испачкана в дерьме, а из правой лапы текла кровь.
«Как он незаметно подкрался, – подумала зайчиха, – прямо как ласка».
– Где вы поранились? – спросила Ушка.
О том, как он ухитрился испачкаться в дерьме, Ушка предпочла не спрашивать.
«Может, там, в яме, ещё кто-нибудь ползает, и он их ловил, – подумала зайчиха, – черви какие-нибудь, тараканы».
– У некоторых, знаешь ли, есть нехорошая привычка кусаться, – загадочно ответил Полохвост, – а зубы острые, как у молодой куницы!
На тропинке, ведущей из соседнего двора, показалась чья-то маленькая фигура. Приглядевшись, Ушка увидела, что это Кривоглазка. Староста шла, словно пьяная, опустив голову вниз и то и дело спотыкаясь.
Плоскохвост тоже заметил её и крикнул:
– Кривоглазка!
Остановившись, староста подняла голову, посмотрела на них и Ушка увидела, что она плачет.
– Вы её знаете? – спросила она, удивившись и тому, что енот знает Кривоглазку, и тому, что та вообще умеет плакать.
– Да, – ответил Полохвост, – она очень хорошая девочка, она подарила мне тёплые носки, которые связала из собранной по дому шерсти.
– Что? – спросила потрясённая зайчиха.
– У неё что-то случилось, – не обращая внимания на вопрос Ушки, сказал енот, – что-то нехорошее.
Кривоглазка тем временем подошла к ним.
– Здравствуй, Ушка, – впервые за много лет поздоровалась она с зайчихой, – здравствуйте, дедушка.
– Что случилось, милая? – взволнованно спросил Полохвост, в то время как Ушка закурила сигарету.
Кривоглазка опустила голову и с её длинного носа упали две слезинки.
– Позвонил папа с завода. Его арестовали.
– За что? – спросил енот.
– Там какой-то клапан сломался в аппарате, который сконструировал лично великий лидер Мудрокрыс. Про этот аппарат ещё в новостях год назад рассказывали, помните?
– Да, – ответила Ушка, – а твой папа тут каким боком?
– Он ещё тогда говорил, что этот аппарат ненадёжный, – всхлипнув, ответила Кривоглазка, – но только тогда его никто не стал слушать. А теперь его обвинили в том, что он намеренно устроил поломку, чтобы доказать правоту своих слов и унизить гений великого лидера. Великий лидер Мудрокрыс не может ошибаться.
Енот сел на корточки и заплакал:
– Бедные дети, бедные дети! Вам-то всё это за что?
Ушка почувствовала, что начинает испытывать омерзение к еноту, относившемуся к тому поколению, при котором крысы пришли к власти.
– Я ведь делала всё, чтобы выглядеть благонадёжной, чтобы ни у кого не возникло сомнений в моей лояльности, – шептала Кривоглазка, – а теперь вот это.
– Ты хорошо старалась, даже я тебя презирала, – сказала Ушка, – я была не права, прости. А вы…
Пересилив отвращение к запаху дерьма, она присела рядом с енотом и с ненавистью сказала:
– Это вы помогли им прийти к власти. Вы помогли им захватить нас. Вы ничего не сделали, когда могли. Вы обрекли будущие поколения, и вам нет прощения.
– Ушка, ты говоришь страшные вещи, – сказала Кривоглазка.
– Я говорю правду, и он это знает.
Енот закивал и поднял на неё измазанное кровью, дерьмом и гноем из глаза лицо.
– Да, ты права, девочка, ты права и я не имею на тебя обижаться, – пошептал он, – правда не может быть обидной, какой бы страшной она не была. Мы не заслуживаем вашего прощения, но я всё равно прошу тебя: простите нас, ведь нас тоже обманули.
– Нет, я никогда не прощу вас, – холодно сказала зайчиха.
Енот встал и побрёл прочь, забыв корзинку с тараканами.
– И что ты теперь будешь делать? – спросила зайчиха у Кривоглазки.
Та грустно посмотрела на неё и с какой-то обречённостью в голосе ответила:
– Завтра вам объявят, что я больше не староста, потом меня, скорее всего, начнут называть дочерью врага, а дальше я не знаю… Дети врагов обычно отправляются на перевоспитание, только что-то не видела я этих перевоспитавшихся детей. Знаешь, по крайней мере, мне больше не нужно притворяться.
– Мне тоже.