Дети богов

Мы двинулись медленным трюхающим шагом вниз по тропе, осыпая мелкие камешки, минуя стволы одиноких кактусов. Я прилег лицом в жесткую, пахучую лошадиную гриву и закрыл глаза. Грег за моей спиной завел вполголоса песню и забулькал виски. Наконец дал отхлебнуть и мне, и время потекло быстрее, быстрее, быстрей, под горку и к закату. Последние лучи солнца вспыхнули красным, и почти мгновенно сделалось темно. Ночь опускалась на напахавшуюся за день землю. Тонко зазвенели москиты, и в зарослях – чаппараля? – завыл, затявкал койот. Судя по голосу, это был какой-то другой койот. Небо изукрасило звездной сыпью, но я не смотрел на небо. Я смотрел только вперед. Я возвращался домой.

Глава 7. Песня Жаворонка

В солнцевской квартире было нестерпимо жарко. Не сухой пустынной жарой, а душной, плотной, почти ощутимой на ощупь. Кто-то отодвинул занавески, и солнце нагрело паркет до того, что, казалось, лак сейчас вздуется пузырями. Кондиционер не работал.

Я распахнул балконную дверь. Легче не стало. Окна соседних домов блестели слепо и маслянисто, будто покрытые бензиновой пленкой. Внизу погибала и без того чахлая растительность. От асфальта струились вверх дрожащие потоки воздуха, струились и не достигали, прихлопнутые тяжелой ладонью зноя. Не бывает в середине июня такой засухи, ненормальная погода, неестественная. Последние дни мира, как сказали бы апокалиптики любых сект. Что ж, может, и последние.

Я захлопнул балкон и, срывая по пути одежду, нырнул в относительно изолированную от свирепства стихий ванную. Открутил до упора холодный кран. Когда белый бассейн наполнился почти до края, опустил руку в зелень и холод и позвал без особой надежды: «Ганна». Водопровод ответил мне скорбным мычанием, а больше – ничего. По-честному, я и не ждал другого.

На поверхности плавали изобильные серые чешуйки – моя отслаивающаяся с обожженного лица кожа. Пришлось долго смывать ее струей из душа, чуть не забив при этом сток. Закончив санитарную обработку, я с мрачным предчувствием обернулся к зеркалу. Но равнодушное стекло не отразило ничего, кроме моей угрюмой, худой, до красноты опаленной физиономии. Правый глаз, темно-серый, зло и холодно щурился. Глаз левый, на несколько оттенков светлее, смотрел из багровой оторочки шрама. На груди, как раз в районе четвертого и пятого ребра, тоже был еще тот шрамина. Красавец, Хель – хоть сейчас в чертоги Нидавеллира, в первую пару Осеннего Танца.

Ах да, забыл упомянуть. Едва вернувшись в объятия цивилизации, я связался с Ингри – который уже успел вновь перебраться на столь любимый им Ближний Восток. Связался и потребовал невъебенную – по здешним масштабам – сумму. Ингри без слова перевел мне на счет в два раза больше запрошенного. Так что снова я стал богат. Завидный жених, первый парень на столице. Я собирался этим в самом скором времени воспользоваться. А пока надо было расплатиться по старым задолженностям.

Каждый раз, когда я навещал эту дачку, охрана становилась основательней и основательней. Однако сегодня все будто вымерло. Пустовала даже будка на въезде. По оцепленному колючей проволокой забору скакали воробьи – значит, и ток отключили. Сосны сыпали желтой хвоей. Хворали липы на подъездной аллее. Жара.

Подготовленный картиной запустения, я ожидал, что и хозяина дома не окажется. Однако Касьянов Матвей Афанасьевич ждал меня в саду. В ненавистной беседке. По-счастью, яблони уже отцвели, или цвет сгубила засуха – я не заметил среди редких листьев ни единой завязи.

Увидев меня, хозяин поднялся и пошел мне навстречу. Пока он шел, я развлекался тем, что рассматривал окружающую местность своим новоприобретенным левым оком. Ничего хорошего я, понятно, не увидел. Не было никакой дачи. Под низким небом, среди каменистых холмов, вырыта была большая яма с крутыми скатами. На дне ямы завывали то ли псы, то ли волки: здоровенные, свирепые твари. Служители в серых рубахах швыряли в яму пленников, и их, стонущих от ужаса, тут же раздирали крепкие желтые клыки. Некоторые, впрочем, пытались драться короткими деревянными мечами, под свист и улюлюканье зрителей. Вокруг ямы столпились высокие бородатые воины в доспехах и при оружии. Они азартно орали и колотили мечами в щиты всякий раз, когда волк особенно кроваво расправлялся с рабом в яме – или когда раб особенно картинно душил волка. Ни яма, ни воители, ни их игры мне совершенно не понравились. Если это Вальгалла – увольте. Если это остров Авалон, жрите сами свои гнилые яблоки – я к вам, господа, не ходок.

Заметив выражение моего лица, Однорукий остановился и усмехнулся.

– Ты, как я погляжу, разжился новым глазом, племянничек. С обновкой. Обмоем приобретение?

– Оно уже достаточно обмывалось, – зло заметил я. – Пошли в дом.

Что яма, что яблоневый сад были мне равно отвратительны.

Когда хозяин расположился на диване, а я – в кресле у не работающего, слава Имиру, камина – Однорукий смерил меня не слишком приязненным взглядом.