Дети большого дома

Вдруг пулемет рядом с ним умолк. Откинувшись на спину, командир роты правой рукой крепко стиснул левую. Стало понятно: он ранен. Оттащив его в сторону, Тигран вернулся к пулемету. Группа фашистов, тесно сгрудившись, бежала прямо на него. Тигран, скрипнув зубами, дал очередь. Фашисты словно наткнулись на стену; Тигран видел, как они валятся от каждой очереди. Ему хотелось бить без конца, не останавливаясь. И вдруг пулемет отказал. Тигран изо всех сил нажимал большими пальцами на гашетку, но «Максим» продолжал молчать. Кто-то быстро подполз к нему:

— Позвольте мне, товарищ старший политрук. Лента кончилась, я сейчас…

Это был Микаберидзе. Быстро и ловко заправил он ленту, и пулемет снова заговорил. Встав во весь рост в придорожном кювете, Тигран крикнул:

— Сильней, бей залпами!

В эту минуту он не думал об — опасности. Была лишь одна мысль: уничтожить врага, чего бы это ни стоило.

— Бей сильней!

Тиграну казалось, что от его крика усиливаются очереди из пулеметов и автоматов. Чувство, похожее на опьянение, охватило его. Он не слышал свиста пуль вокруг себя, видел лишь бегущие прямо на него маленькие группы фашистских солдат. Они падают на землю, остаются лежать, вместо них появляются новые группы.

Кто-то тянул его за рукав, что-то говорил. Кто это, что он говорит? Но боец еще сильнее потянул за рукав, крикнул громче:

— Ложись, стреляют!

«A-а, Аргам. Существуют, значит, на свете Аргам, родные». Лишь на мгновение мелькнула эта мысль, и снова слух его воспринимал только залпы и пулеметные очереди. Кто-то вложил ему в руки автомат. Пристроившись к краю придорожного кювета, Тигран взял на прицел двух бегущих к полю фашистских солдат. Увидев что оба рухнули наземь, он свободней перевел дыхание.

И вдруг неподвижно лежавшие на шоссе гитлеровцы словно каким-то чудом ожили и, встав сплошной стеной, двинулись вперед. В оглушительном гуле слышались отчаянные выкрики фашистских офицеров, пытавшихся организовать контратаку.

Тигран оглянулся. Ираклий словно прирос маленьким телом к пулемету, бил длинными очередями.

— Ослабить огонь, пусть подойдут ближе! — приказал Тигран старшему сержанту. Заметив залегшего рядом Аргама, он распорядился передать эту команду всем пулеметчикам и автоматчикам: — Не прекращать огня, только ослабить!

Гитлеровцы быстро приближались. Тигран опять вскочил на ноги и во весь голос скомандовал:

— Залп! Бей залпом!

Надвигавшаяся стена дрогнула, колыхнулась и рассыпалась. «Может быть, уцелевшие залегли, чтоб немного погодя опять подняться в атаку?» — подумал Тигран.

Он подал команду расстреливать залегших на дороге гитлеровцев и несколько раз повторил ее. Фашистский батальон не поднимался больше. Крикнув:

— В атаку, за мной! — Тигран бросился к шоссе, на бегу выхватив гранаты. Даже не оглядываясь, он знал, что все бойцы бегут за ним. Он не подумал о том, правильно ли делает, подняв бойцов в атаку, правильный ли выбрал момент.

Бросив обе «лимонки» в первую же группу фашистов, он упал в яму, чтоб его не задели осколки собственной гранаты, и, встав на ноги, увидел убегавших фашистских солдат. Впереди, в нескольких шагах от него, бойцы с колена вели прицельный огонь по бегущим. Распростертые на шоссе вражеские солдаты не шевелились. Видно, уцелевшие прятались по обочинам дороги и в ямах. Тигран кинулся догонять ушедших вперед бойцов. Вдруг из воронки поднялась какая-то фигура, из автомата нацелилась в грудь Тиграну. На мгновение перехватило дыхание. Тотчас же сзади грянул выстрел. Автоматчик упал.

Послышалось громкое восклицание:

— Аршакян, ложись!

Эго был голос Бориса Юрченко. «Значит, подоспели уже наши, атаковали с тыла?»

Тигран бросился наземь в ту минуту, когда в нескольких шагах от него разорвалась немецкая граната. Засвистели осколки, все кругом заволокло дымом и пылью.

Тигран опять вскакивал, бежал вперед, падал, стрелял так же, как и остальные, потеряв всякое представление о времени.

Стрельба постепенно ослабела и наконец совсем затихла.

…Каро поднялся во весь рост.

Перед его глазами открылось невиданное зрелище: на шоссе, в ямах и по склонам холмов в самых различных позах лежали тела фашистских солдат. Бойцы снимали с них красноармейские шинели, и убитые оставались в своих летних зеленых, лягушечьего цвета, мундирах.

Каро смотрел на фашистов и думал: «Так вот они какие! Это они ночью говорили: „Доберемся до Харькова и согреемся в постели русских Марусек…“».

Вместе с Игорем следуя за своим лейтенантом, который направлялся к группе командиров, Каро прошел мимо пленных гитлеровцев.

С них также сняли красноармейские шинели. Они сидели прямо на земле, посиневшие и дрожавшие от холода. Несколько раненых прилегли на копнах пшеницы. Это были большей частью сухопарые, долговязые люди; форменное обмундирование делало их похожими на больших зеленых ящериц.

Просматривая какие-то бумаги, командир батальона разговаривал с комиссаром и старшим политруком.

До слуха Каро донеслось: