Дети гарнизона

– Бери. Ваш бродь, спросить хочу наудачу, а где подевалась девка малая, Оленкой звать, шустрая такая, а?

– Ты что, морда каторжная, за рупь купить меня хочешь? Да я капитану доложу – под шомпола!

– Не гневись, со всем уважением. Отработаю я, только скажи, где девка подевалась…а то коли не хош по доброму – ножик в бок, не впервой!

– Ну, ну, горячий какой, – сразу присмирел Шлецка. – Иль влюбился, бедолашный? Ладно, пособлю по дружбе. Оленку твою, Елену, гречаночку молодую с Мариуполя, господа забрали в замок, в услужение. Грамотная, расторопная, не балованная. И тебе, конечно, морда каторжная, – не пара. Но если ты настырный такой, и у тебя чувства разыгрались, то так и быть, замолвлю за Каменного Кулака словечко капитану, чтобы наряд тебе дал с завтрева на парковые работы. Но и ты поклянись мне страшной клятвой, что выполнишь все, что ни попрошу.

– Только сведи к сударушке... На чем хошь поклянусь...

– Э, – молвил Шлецка, – ты особливой клятвой клянись – своими будущими детьми... Не слабо, добрый молодец?

Жутко как теоретически был подкован Шлецка, на все вопросы ответы имел Был он у генерала Попова навроде главного советника, идеолога «всеобщего счастья народного». Много чернокнижья прочитал. Под любую дребедень хошь какое обоснование подводил, политик!

– Клянусь заради Оленки кровью, своими детьми нашими, родом будущих поколений, что выполню все, что прикажешь, – молвил пристыженный Петр.

И надрез сделал Шлецка ножичком на ладони. Да крови чужой накрапал в маленькую скляночку. Потом посмотрел на просвет – хорошая кровь, густая, вязкая. Доволен остался Шлецка.

– Смотри, клятву дал, на крови. Покоришься мне-как сыр в масле кататься будешь. А если клятву нарушишь – кровь твою солью в старую могилу. И пропадешь ты, ни жив ни мертв. Теперь слушай. Вот тебе бутылочка, зелье полезное. Жди праздника любовных игр в последнее воскресение июня. Той ночью приведешь сударушку на ту сторону берега, к купели каменной. Там и посвятим вас в таинство древнее. И она будет твоя навеки.

Сдержал слово Шлецка, видно большое влияние имел, кого подкупил, а кого и приворожил может… На следующий день действительно десятник, немало удивленный, объявил Петру наряд на работы по благоустройству графского парка. От маяка недалеко, только косу песчаную перейти. Работа там была хоть не тяжелая, но денежная – по целковому в день, в аккурат для солдат – инвалидов. Деревья заморские сажать, палисандры, секвойи, кипарисы, каштаны – дорогущие наверно. Потому при посадке постоянно присутствовал долговязый англичанин. Что-то толмачил и пыхтел на своем. А если не по нему-то тяжелой тростью бился.

Только работа не в радость, коли нет как нет Оленки. Петр норовил все ближе к усадьбе, брался стремглав за всякое-кому поднести мешки с торчавшими в них саженцами, притащить пятиведерные кадушки с водой для полива – но надсмотрщик – гад, англицкая морда – все верещит, как суслик: – квик, квик... Ни тебе присесть отдохнуть, ни тебе воды попить – загонял совсем. А горячее тарханское солнце ближе к полудню пекло прямо в темечко, напекая невеселые мысли. Эх, Оленка, где же ты?..

Из пристроенной ко дворцу кухни вышли женщины и девки, несли большой котел со щами, корзину хлеба. Среди них ищущий взгляд Петра сразу приметил стройную фигурку Оленки. Ветераны устраивались поудобней, кто где, держали свои походные котелки и железные ложки наготове. Провиантная процессия остановилась в отведенном для трапезы месте и полная веселая кухарка громко обьявила:

– А ну, старинушки, за щами в строй!

– Эх, щи да каша – пища наша, – забалагурил ветеран, раньше других приковыляв к котлу и протягивая поварихе свой ковшик: – Лей, не жалей, мне ковшик как брат, всю турецкую со мной прошел.

Ветераны толпились у котла.

– Эй, старинушки, не наседай, дайте молодому парню к котлу подобраться. – Оленка раздавала хлеб, порезанный крупными ломтями.

Петр подошел к ней, мечтательно вздохнул. И она подняла на него взор своих прекрасных черных очей:

– Это ты? А я уж удумала, что не увижу тебя более никогда.

И смотрел он не отрываясь в бездонные глаза и говорили, старательно подбирая, не знакомые ранее слова. Слушала, умиляясь. И ей казалось, что знает она его уже очень давно, и расставаться, даже на минуту, даже на миг друг дружке не хотелось.