Дети гарнизона

Елена, закрыв ладонями лицо, зарыдала. Петр пробовал опять объясниться, но из уст ничего, кроме нечленораздельного животного мычания, не вылетало».

– В полный отказ пошел мужик, круто – снова на свой лад прокомментировал прочитанную душещипательную сценку бригадир Крот.

«Пытали. И водой, и огнем, и железом. Хотел сказать, но не мог. Мычал опять только как немой. И написал бы, что знал, да грамоте не обучен.

На рассвете его закованного доставили на плац. Для экзекуции выстроились полсотни солдат. Привязали к ружью, разорвали рубашку на спине и под барабанную дробь повели сквозь строй. Шомпола сыпались жгучими ударами, на вора сил не жалели.

«Только не умереть, только дойти до конца, – твердил, превозмогая невыносимую боль, отрешившись от всего, сосредоточившись на самом главном, что есть в жизни. И твердил про себя, стиснув зубы: – Люблю тебя, люблю тебя, люблю…»

От последних хлестких тычков потерял сознание, машинально волоча ноги. Его осмотрел полковой лекарь, констатировав: жить будет, сильный очень. Наложили повязки и отнесли в лазарет.

Пришел в себя через несколько дней. Спина гудела огнем, хотелось пить, но на частые просьбы о воде получал короткий отказ – ворам так часто не положено! И – проваливался в забытье…

Но молодость брала свое. Одужал, оклемался, разорванная спина тянула, болела, пекла огнем, но заживала неровными бугристыми рубцами. Одна только тревога преследовала: что подумает любимая, разлюбит?

Убитая страшным горем и разочарованием в любимом, действительно готова была покончить с собой. Сознание того, что единственный в этом мире любимый ею так искренне, так сладко человек оказался преступником и вором, была невыносимо. Улучив момент, выбежала из замка и побежала на вершину Карамрунского утеса, чтобы броситься вниз с немого свидетеля их недолговечного счастья и любви, в осенние волны. Проследили, вернули в замок. Барыня посадила под замок, от греха подальше. И только тогда почувствовала, что внутри бьется новая жизнь, и все переменилось, вместо горечи и отчаяния появилась тихая радость и надежда.

А онемевший Петр рубил камень в каменоломнях, не переставая думать о суженой, рубил с остервенением, не обращая внимания на боль лопавшихся и кровоточащих рубцов, переполненный отчаянием, ломая кирки, вымещая на камне всю злобу за несовершенства жизни.

Борода отросла и побелела от каменной пыли, длинные нестриженные волосы превратились в седые слипшиеся космы, а рубил и рубил камень, уходя все глубже в землю, потеряв ощущение дня и ночи. Товарищи оставляли возле пробитого шурфа миску с похлебкой и ломтем хлеба…»

– В зону твоего прапрадеда упекли! Можешь дальше не читать. Все четко.

Ленка подняла удивленные глаза от тетради на лежавшего рядом здорового, как бугай, кавалера.

– Обиделась? – Он ласково погладил ее плечо. – Ну, хорошо, хорошо, листай. Дальше почитай. Нет, по мне, так этот твой Каменный кулак – мужик что надо! Уважаю таких. Про брюлики графские никому больше не трепись. Сами узнаем, разроем, – алчно облизнулся. – И про замок графский перетереть можно. Это, как его, проституция-реституция, – блеснул неведомо откуда взявшимися познаниями Костя. – Можно все отмутить обратно. С братвой перетру. Слово даю!

Костя выглядел простым, доступным и славным парнем, добрым и душевным внутри своей устрашающей оболочки. Только очень скованным, замученным жестокими бандитскими комплексами. Под утро глядел на Ленку влюбленными глазами. Женщины это замечают сразу – у претендента учащается пульс, в словах – нежный придых, в глазах – поволока…

Ленка на расспросы девчонок ответила, что Крот – мужик ничего, полноценный. И с ним, может быть, они станут парой. Так уж получилось.

Расстались ненадолго. Крот часто стал проведывать Ленку на рынке, при всех обнимал, отечески поглаживал, вечерами совал в карман рабочего халатика мятые купюры, хотя отказывалась. В общем, давал понять публике, что она его герл-френд, по-нашему – телка, и все у них путем. И зауважали вдруг Ленку, ведь теперь она не кто-то там, а телка самого Крота, крышевавшего автостоянки и тряпичный рынок!

– Ленка, ты хорошая веселая девчонка, очень на сеструху мою похожа. Я тебя давно приметил. Меня многие знают, боятся. Скажи кому: «Костя Крот», – и увидишь, что будет. А и правда, если что не по-моему или не в тему базар – поломаю на раз. Если обидит кто – скажи мне – порву. Вообще понравилась ты мне, душевная ты, и не сука, и с тобой обо всем поговорить можно... Буду дружить с тобой, ну, встречаться и все такое, ага? По рукам? – откровенничал с нею вовсю.

– Если ты серьезно, то есть маленькое «но», – смутилась она, и призналась в сокровенном: – Дело в том, что я, как бы это тебе сказать, в общем я беременна, уже третий месяц пошел. Так получилось…Сразу говорю – об аборте не может быть и речи.