И в квартире тишина, словно в тех пещерах. Немцы в это время не стреляют. Расписание у них железное: от и до. Трамваи под окнами тоже не звенят.
Света маловато — это хуже. Окна фанерой заделаны.
Притащил я на стол целую груду книг, чтобы не бегать за каждой, и читаю, записываю потихонечку. Вдруг слышу:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук…
Словно сзади крадется кто-то. Оглянулся — никого нет. Подождал немного — неслышно. Дальше стал писать.
И снова:
Тук-тук-тук…
Что за ерунда! Даже страшновато как-то. Привидения тут живут, что ли? Квартира-то пустая! Видел ведь. Сам все комнаты обошел. Да и заперто было. Висячий замок снаружи. И главное, как начну прислушиваться — сразу затихает. Словно кто-то следит за мной и подкрадывается потихоньку.
Отнес я переписанные книжки, другие с полок снял, сел…
Тук-тук-тук…
Ну, знаете ли! Чертовщина какая-то: в пустой полутемной квартире кто-то ходит. На каблучках. Сам себя успокаиваю, что все это ерунда. Фанера, наверное, на окнах от ветра постукивает. Успокаиваю — и не получается. Начитался про пещеры-то. А тут снова:
Тук-тук-тук… На каблучках.
Не выдержал я. Вылез из-за стола. Может быть, дверь не запер? Сходил посмотрел — всё в порядке, закрыта. Вернулся, в комнате тихо. «Тогда петь буду», — решил. Записываю книжки, а сам громко так:
Стучит!
Сквозь песню слышу:
Тук-тук-тук…
Каблучками.
За спиной.
Сделал я вид, что пишу, а сам как повернусь сразу!
Никого…
И опять тихо.
Нет уж, теперь меня на тишине не обманешь! Встал я, взял швабру, что в углу стояла, и давай проверять все: за шкафами, за кроватями, за буфетом, за каждой дверью… Никого!
Ладно. Снова сел писать. Ну, думаю, если еще застучит — уйду. Пусть тут участковый сам пишет. У него пистолет есть.
Пишу. Почти всю стопку переписал. Успокаиваться начал. Да рано обрадовался — стучит!
Тук-тук-тук…
Вроде ближе теперь. Совсем за спиной.
Кинулся я к окошку, выдрал фанерину, обернулся, гляжу — по полу черепаха ползет!
Тук-тук-тук! Прямо ко мне.
Не помню: то ли я тогда обрадовался, то ли рассердился. Скорее всего — удивился очень. Вот Тортилла еще! Напугала! Про привидения думать начал!
Пощелкал я ее пальцем — не бежит. Головы не прячет. Наоборот: глаза выпучила и смотрит. Ручная совсем.
Отошел я немножко — за мной ползет. Тук-тук-тук… Ясно: есть, пить хочет.
Взял я ее на руки, запер двери — и на улицу. В траву посадил. Покрутила она головой, сориентировалась на местности, выбрала какую-то травинку и медленно так жевать принялась.
Назад я ее, конечно, не понес, домой взял. Вообще-то из квартир никаких вещей выносить было нельзя, но это ведь не вещь! Это же черепаха! Живая!
— Как же это она всю зиму-то? — удивился Вовка.
— Зимой черепахи впадают в спячку, — объяснила мама. — Пищи им не требуется. Я читала где-то, что они до двухсот дней могут не есть.
— А я читал, — говорит Вовка, — что суп из черепах самый вкусный деликатес!
— Ну ты, — насторожился я, — полегче на поворотах.
— Чего полегче-то? — удивился Вовка. — Теперь ее уже никто не съест. В январе съели бы за милую душу, а теперь — пусть живет.
В опись я ее все-таки записал. Самой последней:
«3769. Черепаха. Живая».
Но оставлять ее снова одну было нельзя. Сначала она у нас жила. Потом Лика ее себе выпросила. А потом уже, когда я служил в армии, мне на полевую почту письмо пришло:
«Спасибо тебе, браток, за Пуговицу! Выписался я из госпиталя, прихожу домой — пусто, хоть беги! А куда без ноги побежишь? На другой день добрел до дворника. Стал соседей разыскивать, с кем бы хоть слово сказать. А тут пришла какая-то девушка и принесла мне черепаху, всю ее историю рассказала и твой адрес дала. Вот спасибо тебе! Веселее как-то стало! Не один я теперь. А там, глядишь, и мои вернутся. Будешь на побывке — заглядывай. Ко мне и к Пуговице».
До побывки мне было еще далеко.
А насчет Пуговицы, то вроде бы она и сейчас жива-здорова. Я-то в другой район переселился, а она там, на Васильевском острове. Черепахи они ведь такие — по триста лет живут!
Омск — Томск — Чита — Челябинск
Знаете, что такое работа? Нет, не знаете. Я тоже думал, что знаю, а на самом деле не представлял даже. В первый раз я понял это во дворе сгоревшей больницы.