Дети города-героя[сборник 1974]

Раньше все как-то не так было. Тоже ведь что-то делали: щель во дворе копали, окна полосками заклеивали, песок на чердак таскали — а вроде и не работали. Вроде играли. То ли в саперов, то ли в пожарников. Интересно было. И взрослые будто с нами в ту же игру играют. Все вместе. Даже не замечали, где игра, а где не игра уже.

Конечно, работа тоже может быть интересной. Должна быть интересной. А если нет?..

От игры работа тем и отличается, что ее не бросишь, не скажешь: «Давайте мой мячик, я домой пошел».

В работе есть слово «надо». Нравится не нравится, а раз надо — значит надо.

Больница эта стояла на Большом проспекте, недалеко от нас, сразу за булочной. Старый такой деревянный дом.

Если бы в него попала фугаска — весь бы он разлетелся по бревнышкам. Но старый дом атаковали зажигалки, и он сразу вспыхнул, как огромный костер. Тушить его было некогда: еле-еле успели вытащить больных.

Когда больница почти уже догорела, хлынул дождь, потушил пламя. Только что от дома осталось!.. Одни лишь бревна первого этажа. Черные, обугленные.

Никто тогда на них не обратил внимания.

А в январе вспомнили: лежат под снегом черные балки бывшей больницы. Прямо под ногами дрова лежат!

Откопали их старшие девчонки из бытового отряда. Как-то умудрились выковырять из-под снега. А пилить некому. Девчонок-то в отряде не так уж много. У каждой других еще дел хватает: искать по квартирам ослабевших, носить им воду, выкупать продукты по карточкам, топить печки…

А бревна хоть и обгоревшие сверху, но все равно крепкие, огромные.

Помощники девчонкам требовались.

Вовку они нашли в очереди за хлебом. Тот уже и меня притащил. Ох и не хотелось же мне идти!.. За водой мы ходили через день. Этот день был у меня выходным. Я лежал в кровати под ватным одеялом и читал какую-то книжку. И вдруг надо было вылезать, кутаться во все шерстяное и ватное, тащиться на мороз… Но Вовка сидел и ждал. И когда я начинал скулить, он говорил одно и то же:

— Надо.

— Люся, гляди-ка, и вправду пришли, — увидела нас какая-то длинная нескладная тетка в телогрейке и солдатских ватных штанах.

Их было трое. Двое пилили, а длинная ковырялась возле другого бревна, от боковой стенки. Такого же обгорелого и огромного.

— Я же говорила, — бросила пилу та, которую назвали Люсей.

Все трое подошли к нам и стали разглядывать, вздыхать…

— Пилить-то вы хоть умеете? — спросила Люсина напарница.

— Чего тут уметь? — буркнул Вовка. — Таскай ее туда-сюда, и всего дела.

Таскать оказалось непросто. Бревно было здоровенное, насквозь промерзшее. Все время оно старалось зажать нашу пилу, и тогда приходилось упираться в него ногой и тянуть что есть силы.

— Слушай, ты! — кричал Вовка. — Сам тяни! Что я, тебя еще вместе с пилой таскать должен?

Мне же казалось, что это я его таскаю, что это Вовка только за ручку держится.

Сначала было трудно. Потом стало жарко. Потом захотелось бросить все и уйти. Нанялся я, что ли, пилить эту дудоргу?!

Я сел. Вовка тоже сел.

Посидели.

Я встал и снова взялся за ручку. Вовка тоже встал.

Дальше потянули.

— Это для госпиталя? — спросил я.

— Теперь в каждой квартире госпиталь, — выдохнул Вовка. — Тяни давай.

Значит, для населения. Для госпиталя было как-то приятнее. Все-таки для наших солдат, помощь фронту…

Пила не звенела, не пела, как в стихах пишут, — шипела она, пила эта. Скрипела зубами и изредка отплевывала в сторону опилки. Конечно, какие из нас пильщики? Вот пила и злилась на наши неумелые руки. И казалось, что надрез в этом чертовом бревне не продвигается ни на миллиметр.

— Домой сбежать хочешь? — ехидно спрашивал Вовка.

— Хочу, — огрызался я. — Сам пили. Сам обещал — сам и пили.

— Я и за тебя обещал, — пыхтел Вовка. — Думал, ты и вправду работать умеешь.

Я злился, хотел доказать, что и вправду умею, но пила была против, и доказывать быстро надоедало.

Ручку я все-таки не бросал, и в следующий раз отдыхать первым сел Вовка.

— Что, работнички, притомились? — подошла к нам Люся. Она взяла Вовкину ручку и крикнула мне: — Ну-ка, давай паровозиком!

— Как? — не понял я.

— По шпалам. Омск — Томск — Чита — Челябинск.

Я все равно не понял.

— Ты пилу слушай, — объяснила Люся. — Она же поет! Вжик-вжик, вжик-вжик! Омск — Томск — Чита — Челябинск.

Я прислушался. Верно! Туда-сюда, туда-сюда. Омск — Томск — Чита — Челябинск. Получалось, что, когда пила шла к Люсе, были Омск и Чита, а когда ко мне — Томск и Челябинск.

Паровозик наш пыхтел не очень-то быстро. От Омска до Томска были длиннущие километры тайги, заснеженной мягким сибирским снежком.

— А ну-ка, давай на бревно верхом! — приказала Люся Вовке. Он сел и отжал конец бревна книзу. Паровозик сразу пошел быстрее:

Омск — Томск — Чита — Челябинск!
Омск — Томск — Чита — Челябинск!

Быстрее замелькали могучие кедры, лиственницы, загромыхали железом мосты, зазвенели промерзшие шпалы:

Омск — Томск — Чита — Челябинск!
Омск — Томск — Чита — Челябинск!

И доехали.

Грохнулся чурбак вместе с Вовкой.