Похитители бомб
Огороды — это вроде бы тыл по сравнению с городом. Но снаряды и сюда залетали. Если близко ложились, девчонки бегали прятаться в дот. Переждут, и обратно. Иногда, если очень уставали, жалели, что обстрел быстро кончился.
Раз ушли они в край поля и видят: начался воздушный бой. Вдруг немецкий бомбардировщик клюнул носом, завалился, начал круто скользить вниз.
— Сбили! Сбили! — закричали девчонки. — Ой, смотрите, на нас падает.
Самолет упал прямо у барака, где была контора совхоза. Он загорелся, но подоспевшие бойцы сбили пламя. Разумеется, девчонки прибежали смотреть. Больше в тот день уже не работали — дотемна обсуждали событие. Но усталость взяла свое: стихли, задремали ребята. Только в углу не спалось двоим.
— Свон, как ты думаешь, там остались бомбы?
— Конечно. Давай сходим, посмотрим.
— Так охраняют же.
— А мы тихо, на цыпочках.
Они выползли на четвереньках из барака, прокрались мимо часового к самолету, потрогали обшивку.
— Еще теплый. Давай в кабину залезем. Порулим, — предложила Нина.
Влезть было легко. И рулить тоже, хотя руля они не нашли. Но представили: ведь никакая машина не может быть без руля. А вот выбраться из кабины было трудно. Раза два часовой настороженно замирал, прислушивался. Потом снова начинал вышагивать. Девочки хорошо видели винтовку с примкнутым штыком, и, наверно, это помогло им выкарабкаться из самолета…
Домой они принесли массу впечатлений и по две зажигательные бомбы. Зарыли бомбы возле барака, а когда на выходной день отправились в Ленинград, уложили в чемоданчики, очень довольные тем, что всех перехитрили.
От станции Ручьи до Финляндского вокзала недалеко, и в вагон Нина и Лиля никогда не заходили. Сядут на ступеньках с «обратной» стороны и едут. И никто их не трогал. А тут открывается дверь — контролер!
— Ну-ка, зайцы, поднимайтесь.
Может, и прыгнули бы, да боятся, что бомбы взорвутся.
Привели их в кондукторскую, спрашивают, откуда путь держат.
— С огородов.
— Ага, а в чемоданчиках что? Ну? Чего молчите? Небось, овощи тащите. И не стыдно вам воровать?
— Мы не воруем.
— Ну-ка покажите.
— Не покажем.
— Нет, покажете.
Отобрали, открыли, захлопнули и отпрянули метра на три, к дверям. Дело серьезное — вызвали милиционера. Повел он диверсантов в отделение.
— Своник, теперь нас в тюрьму, да?
— На курорт.
В милиции расспросили девчонок, бомбы тщательно осмотрели, засмеялись:
— Ладно, забирайте свои трофеи — родителей порадуйте. Да скажите, чтоб не боялись: они уже обезврежены.
Но едва лишь Мария Владимировна увидела этот подарок, как заслонилась руками, отвернулась, закричала:
— Унеси их немедленно!
— Мама, да они же пустые.
— Унеси! Унеси! Видеть их не могу.
— Я могу справку из милиции принести.
— Не-мед-лен-но!
Сложила Нина бомбочки в мусорное ведро, пошла на помойку и видит: идет Лилька. Тоже с ведром, и два хвостика-стабилизатора из него торчат.
Пятнадцать исповедей
Четверть века прошло с тех пор. И однажды решили две подруги — Зинаида Троицкая и Елена Левшина — собрать бывших одноклассников. Рассылали письма, звонили, разыскивали, даже объявление по радио дали.
…Тот же дом, та же квартира, те же Нина, Лиля и Солохина Лида. Те, да не те.
— Ну что ты смеешься? — сердится Нина Николаевна. — Зачем я туда пойду? Мы же друг друга теперь не узнаем.
— Посмотрим, — говорит Лидия Алексеевна. — А идти надо.
— Почему надо? Столько лет прошло, были девочки, а сейчас… — она посмотрелась в зеркало, — я уже почти бабушка той Нины.
— Подумаешь, поседела. Не ты, наверно, одна!
И вот они собрались. Удивляются, смеются: «Это ты?», «А это ты?». И немножечко странно: вокруг знакомые незнакомцы. И немного неловко друг с другом.
Но когда над столом зазвучали детские имена и прозвища, когда припомнилось пережитое — как рукой сняло отчужденность. Опять это были те же самые девчонки. А тут и хозяйка квартиры, Зинаида Троицкая, обратилась к подругам с такой речью:
— Девочки, вот что я предлагаю: пусть каждая из нас по очереди встанет и отчитается, как прожила все эти годы. Пусть это будет маленькая, но откровенная исповедь. Согласны?
— Согласны! — зашумели бывшие пионеры.
И так, по кругу, начали они рассказывать о себе. Разные были судьбы. У кого беспечальные и красивые, у кого будничные и не всегда гладкие. Но никто ничего не таил. Почему-то говорилось необыкновенно легко, будто с глазу на глаз лучшему другу.
— Ну, Слоник, — улыбнулась Зина, — а теперь ты.