Дети города-героя[сборник 1974]

Встала Нина Николаевна и поведала обществу примерно такое: «Вы знаете, что я журналистом хотела быть, потом о медицине мечтала, а стала педагогом. И, честное слово, рада. Мы вот часто говорим, слышим, что дети — это самое лучшее в жизни. Я это чувствую каждый день. С ними и отдыхаешь, с ними и думаешь, с ними и горести легче переносишь, с ними и радость полнее. Институт я закончила с отличием, всякое мне предлагали, вплоть до аспирантуры, а я осталась с детьми. И сейчас с ними работаю, со своими дошколятами, и с удовольствием на работу иду. Скромная у меня профессия, но она украсила мою жизнь».

До трех часов ночи не могли наговориться бывшие одноклассницы. А потом вышли в белую ленинградскую ночь, побрели по знакомым пустынным улицам. Пели песни, смеялись, мечтали, — ну совсем, как десятиклассницы после окончания школы. И тогда же решили — не дожидаться, пока пройдет еще двадцать лет, а встретиться через пять. И созвать тех, кого не было в этот незабываемый вечер.

— ★ —

14 января 1942 года.

…Папа достал какого-то масла, которое наливали в краску. Теперь мы жарим на нем хлеб. Так его есть плохо. Я поела жареного хлеба, и две ночи у меня болел не то живот, не то еще что-то. Я теперь не жарю, а остальные жарят.

В комнате очень грязно, все закоптело. Вода не идет. Приходится ходить на улицу. Уборная не работает. Снег на улицах никто не убирает. Трамваи по-прежнему не ходят. Бани бывают лишь изредка. Парикмахерские закрыты.

Я пишу, а сама так замерзла. У меня закоптело лицо и руки, но мыться холодной водой бесполезно, только размажешь. Я еле-еле держу вставочку. Руки замерзли. У меня такое старое лицо. Глаза провалились, а над глазами и под глазами опухоль. Меня теперь зовут гражданкой, и никто не дает мне столько лет, сколько мне есть. Какую печать наложила блокада на наше здоровье! Люди или сильно похудели, или опухли. Жутко сейчас в нашем городе.

Сейчас папа, мама и Лена на работе, но не на прежней. Папа — охранником, Лена и мама или пилят дрова и носят в заводскую столовую, или таскают воду. Жилец в соседней комнате, отец Мани Алешиной, не ходит домой, а ночует на заводе, потому что невозможно ходить пешком так далеко.

Наши войска с боями продвигаются вперед и заняли город Киров в Смоленской области.

(Из дневника Нины Ивановой.)

Д. Богданова Секретное задание

Он явился одним из первых — высокий жилистый человек, с темным от загара, обветренным лицом и сильными, узловатыми руками.

Такие руки хорошо справляются и с лопатой, и с мастерком, и со штурвалом комбайна. На нем была рабочая стеганая фуфайка и резиновые сапоги. Как и все, он пришел пешком по той дороге, что ведет от Ржевки и теряется где-то в пригородных полях и перелесках, побуревших от осенних дождей. Дорога эта носит название Рябовское шоссе, но часто ее зовут Дорогой жизни.

Теперь у этого шоссе, почти при выезде из города, высоко поднялся прекрасный памятник — белый каменный цветок пятнадцатиметровой высоты.

Строительство памятника еще не было закончено; вернее, площадка вокруг него не была приведена в порядок. И все эти люди, что подходили сюда группами и в одиночку, были участниками большого субботника. Они быстро разбирали лопаты, грабли, ломы, носилки и сразу же принимались за работу. Высокий человек в ватнике молча постоял перед памятником. Потом, как бы встряхнувшись, осмотрелся вокруг себя, и вскоре он уже трудился возле цепи надолб, тянувшихся с косогора к речке, — каменных острых шипов, какими в войну преграждали дорогу танкам. Человек сажал возле них молоденькие дубочки. Землю он копал азартно и, казалось, без устали. А когда все дубки были посажены, то подошел к прорабу стройки и с тревогой все допытывался: не сомнут, не сломают ли деревца рабочие?

— Вы уж последите, чтобы все было в полном порядке… Дуб — дерево вечное, тоже памятником будет!

С этим человеком мы разговорились после. Он сказал, что зовут его Михаилом Васильевичем Гречухиным, что работает он в строительной организации, а про субботник слышал по радио, и вот — пришел, чтобы помочь воздвигнуть памятник своим друзьям и сверстникам.

И еще он вспоминал свое детство. Все оно, да и вся его жизнь вообще прошла в Ленинграде, в Невском районе, то есть на самых берегах Невы.

Вот что рассказал М. В. Гречухин.

* * *

Как сейчас, помню тот день. Мы, ватага мальчишек, сидели у Невы, на водной станции против Московской улицы, и настроение у нас было серьезное, даже сумрачное. Мы думали. И ничего хорошего придумать не могли. На фронт бежать? Не очень-то нашего брата там жалуют. Я уже пробовал. Не в эту, а еще в ту, финскую. Вместо Финляндии попал в Тосно. Помню, милиционер, который вез меня обратно домой, все наставлял с укором:

— Эх ты, вояка. Сначала географию бы поучил.