Дети города-героя[сборник 1974]

Но в десять лет простительно спутать Финляндский вокзал с Московским. Зато через год-полтора я знал, как свои пять пальцев, весь наш Невский район, знал и Колпино, и Ижору, и 8-ю ГЭС, и Пулково. Спасибо Анастасии Григорьевне, нашей учительнице. Она всюду водила и возила нас, своих четвероклассников, показывала и рассказывала. Даже в тот самый день, как началась война, 22 июня 1941 года, мы были с ней в походе — за Невой, в Кудровской коммуне.

Теперь я подрос. И в географии немножко разбирался. А все равно был в полной растерянности. В первые дни войны ушел в ополчение мой двоюродный брат Вениамин. Отец, мать, сестра были на казарменном положении, каждый у себя на заводе. Я остался со старенькими дедушкой и бабушкой. Все вокруг были заняты, озабочены, все помогали фронту. Да и мы, ребята, конечно не бездельничали. Но время было такое, когда в городе еще не падали бомбы и снаряды, и нам стало казаться, что пора поискать себе настоящее, сто́ящее дело.

Так думали и пятеро моих приятелей, с которыми в тот день мы сидели на водной станции: Володя Каширский, Валентин Ромашов, Коля по прозвищу «Филин», Витя Спиридонов и еще один Витя, фамилию которого я теперь забыл.

Вдруг мы заметили, что на нас пристально поглядывают издали двое каких-то военных. Посмотрели, перекинулись несколькими словами между собой и направились прямо к нам. По петлицам мы определили, что один — лейтенант, а другой — сержант. Да еще Филин успел шепнуть: «А, знаю, из инженерных войск», и в этот самый момент они уже были перед нами, а мы, вытянув шеи, приготовились услышать что-то серьезное и важное — так нам почему-то сразу показалось.

Лейтенант остановился молча. Заговорил сержант — человек среднего роста, с молодцеватой выправкой, веселым круглым лицом.

— Что делаете, ребята? — спросил он.

Кто-то из нас нерешительно пробурчал:

— Ничего…

— А Красной Армии помочь хотите?

Еще бы! Если б знал он, до чего тошно сидеть без дела! Но не успели мы и рта открыть, как сержант предупредил:

— Только дело тут особое… Кто любит языком болтать — пусть лучше не берется.

Мы готовы были дать ему самые страшные клятвы, какие есть на свете! Мы готовы были доказать чем угодно, что умеем держать язык за зубами. А он, убедившись, что мы и вправду жаждем дела, тихо спросил:

— Лодок можете раздобыть? Лодки нам нужны.

— У дяди Пети лодка есть, а дядя Петя на фронт ушел. Я хоть сейчас ее пригоню, — тут же нашелся Валя.

И все мы уже соображали, где еще есть такие же осиротевшие лодки.

— Это хорошо, — улыбнулся сержант, — только нам надо не одну, не две и даже не десять, а все лодки, какие есть на Неве и на всех Невках!

Мы оторопели. Ничего себе — все лодки! И тут же мысль: так нам и отдали их. Но сержант был готов к любым вопросам и возражениям.

— Ни о чем не волнуйтесь. Нужным документом мы вас снабдим, а вы не мешкайте, начинайте искать. И не болтать! — еще раз напомнил он.

Сержанта звали дядя Вася. С ним мы после и вели все наши дела. Понравился он нам сразу же — своим решительным видом, веселым лицом, пышными усами, а больше всего тем, что слов на ветер не бросал. В тот же день он дал каждому из нас бумагу с печатью, и там было написано, что мы действуем по поручению воинской части. Так что приступить к поискам мы могли сразу же. Что и сделали, уговорившись разделиться, чтобы побольше успеть.

С той поры перевернулась моя жизнь. Только поздно вечером, еле живой от усталости, являлся я домой. Что-то глотал, что-то такое врал в ответ на расспросы и валился в постель.

— Где тебя носит? Ну скажи хоть слово, — ворчала, допытываясь, бабушка. — Пропадешь — что отвечу отцу-матери?

Особенно донимала она по утрам. Так, бывало, и следит за каждым шагом. Будто можно удержать человека, когда он уходит на секретное задание! Я наскоро ел, засовывал в карман краюху хлеба и удирал.

Путь мой всегда лежал вдоль реки. Зайцем на трамвае, в кузове машины или просто пешком добирался до берега, еще не обследованного. Иногда приходилось лазить по каким-то пустырям, через какие-то заборы, спускавшиеся прямо в реку. Я шлепал по воде и зорко высматривал добычу. Если попадалась лодочная станция, то просто запоминал адрес, подсчитывал лодки. С населением приходилось вступать в дипломатические переговоры.

— Тетенька, это чья лодка?

— А что? — Тетенька подозрительно смотрела на пришельца, загорелого дочерна, давно не стриженного, всего в ссадинах. Время-то было лихое, мало ли какой народ по свету бродит.

— Нужно знать, — уклончиво, но очень вежливо и настойчиво отвечал я.

Тетенька молчала, выжидая. Я не уходил.

— Ну, Коли Воронцова. Сына. А он в армии. Да тебе-то что?

И тут я приоткрывал карты:

— Красной Армии, понимаете, лодки нужны. Вот, посмотрите… — И я показывал документ, выданный дядей Васей.

Наверно, людям жаль было расставаться с лодками — я это и сам понимал, не зря у Невы вырос, — но они никогда не спорили. Раз надо, значит надо. Может, тому же Коле Воронцову или другому парню она жизнь спасет, а может… Как знать, на какие дела она понадобилась.