Дети города-героя[сборник 1974]

— Кульнев, — отвечает. — Том Кульнев.

Я, торопясь, разъяснил Тому, как надо расчистить лаз.

— Осторожно, — говорю, — надо, а то на тебя все обвалится, ничего силой трогать нельзя. Одними руками откапывать надо, без ломика и пилки…

Том все очень внимательно выслушал, осмотрел, а потом остановился и молчит, что-то обдумывает. Ну, думаю, сейчас откажется.

Но он помолчал и спрашивает:

— А каску дадите?

— Ну конечно, дадим.

— Кто здесь около меня будет?

— Политрук будет, бойцы, и я здесь стоять буду.

— Ну хорошо, давайте.

Я снял с бойца каску и отдал ему.

И в это время мы услышали, что Шурик снова заплакал.

— Шурик! — закричал я. — Не плачь, мы сейчас… Ты Тома знаешь?

— Не знаю.

— Врешь, Шурка! — крикнул Том. — Ты меня отлично знаешь, давно. Мы в лапту вместе играли. А сейчас я тебя откапывать буду.

А Том никогда и в глаза не видел Шурика, Том был совсем с другого двора. Просто ему хотелось приободрить мальчишку. И Шурик приободрился.

— Верно — знаю, знаю! — закричал он. — Том, ты поскорее, пожалуйста, поскорее выручай меня…

— Сейчас! — крикнул Том и стал пробираться к Шурику.

И дальше рассказывает ученик ремесленного училища № 38 Томас Кульнев.

— …Я сел на корточки перед разрушенным домом и стал разбирать все обломки, которые лежали между балками. Прорыв немного, лег на бок и пополз. В левой руке у меня фонарик был, комиссар мне свой дал, а правой рукой я выгребал обломки и передавал их бойцу, который стоял снаружи. Я торопился, старался, но двигался, конечно, медленно, и Шурка все беспокоился:

— Ну, скоро ты меня откопаешь? Мне лежать больно.

И я отгребал обломки и все время с ним разговаривал. Я разговаривал с ним, чтобы он не плакал, чтобы ему не так страшно было. Спросил его, в каком он классе учится. Потом спросил, что он теперь делает на войне. Он сказал, что связист в команде по дому. Я говорю:

— Если связист, чего же ты во время воздушной тревоги дома торчал, а не на посту был, это не дело.

Ну, отгребаю и говорю, отгребаю и говорю, а замолчу — он плакать начинает.

Я чувствую — плохо ему приходится. Я даже прикрикнул на него, чтоб он успокоился.

Когда я уже прополз настолько, что смог вытянуться во весь рост, за мной полез боец. Я выгребал кирпичи и передавал ему. А он — командиру взвода, который стоял около входа. Потом пришлось и командиру за нами отправиться.

Так и ползли все цепью. Впереди — я, за мной — боец, а сзади него — командир.

А время идет как-то медленно. Я тороплюсь, руки ободрал в кровь. И когда метра четыре прополз, протянул я руку. И Шурка свою протянул.

Схватил я его за руку, обрадовался. А в руке у него какая-то карточка.

Он мне ее передал.

— Важная фотография, — сказал он. — Надо сберечь.

На этой карточке, кажется, вся его семья была сфотографирована. Я карточку по цепи передал назад.

Потом Шурка попросил напиться. Передали ему воду, он выпил и повеселел немного. И хныкать меньше стал.

А потом вдруг меня самого засыпало. Я испугался, думаю: «Как же мальчишка-то мой, его же отрывать надо!» Но откопали меня быстро, и комиссар велел мне отдыхать, — я уже три часа как работал. Вместо меня командир взвода разгребал, но Когда он почти до самого Шурки добрался, я снова полез. Там очень узко было, командиру не пробраться дальше.

А этот коридор, что мы вырыли, наклонно шел сверху вниз, потому что Шурка на метр ниже нас находился. И я лежал вниз головой, а ногами кверху.

Вот добрались мы до Шурки, стал я разгребать вокруг него. Снял все обломки, и ему сразу легче стало. Он даже расхрабрился, шутить стал:

— Ну, теперь можно хоть до завтра лежать.

А я боялся. Начнет он теперь ворошиться — и его засыплет.

Хотел я уже Шурку тащить. Взял под руки, потянул, а он закричал. Оказалось, ноги ему комодом придавило. Передали мне пилку, и я выпилил у комода плинтус. А потом пришлось Шуркины брюки разрезать, потому что их тоже придавило. Только Шурка не позволял.

— Я без брюк не полезу! — кричал он. — Тут, поди, весь дом собрался!

— Как хочешь, — говорю. — Если не хочешь вылезать без брюк, придется тебе оставаться здесь лежать дальше.

Пришлось ему смириться. Когда он наконец почувствовал себя свободным, то решил, что сам вылезет без моей помощи. Но я с ним церемониться не стал.

Командир взвода, который первым к выходу лежал, потащил бойца за ноги, боец потащил за ноги меня, а я Шурку. Как в сказке — «дедка за репку» — даже смешно. Но главное-то в том было, что Шурка совсем невредимым оказался! Только спину себе содрал, да ноги затекли, а так ничего.

Я потом сразу домой побежал. Уж очень поздно было. Кажется, десять часов вечера. Мне в пять утра вставать на работу. Дома меня ругали за то, что я всю одежду перепачкал. Ну, ведь они не знали, что это из-за Шурки, я не сказал им ничего об этом…

— ★ —

Ненавижу фашистских гадов!

До войны мы жили хорошо и счастливо.

Фашисты помешали нам. Во время артиллерийского обстрела вражеские снаряды разрушили наш дом. Я слышал раздававшиеся из-под его обломков стоны моих товарищей и друзей. Когда их раскопали в груде камней и досок, они уже были мертвы.