Изучать историю литературы – хотя бы на отдельных примерах, более или менее доступных подросткам, – интересно по многим причинам. В частности, появляется возможность сформировать более сложное представление о произведении словесного искусства, чем то, которое само собою образуется в детской голове: писатель пережил какую‑то историю или услышал о ней – и написал рассказ или повесть; поэт испытал сильное чувство – и высказал его в стихотворении. В произведении литературы, условно говоря, отражен не только сам автор с его воззрениями на мир и человека, не только действительность, в которой автор существует, но и предшествующая литература, начиная с античной.
По словам С.С. Аверинцева, изучая поэтику древнегреческой литературы, «мы как бы занимаем исключительно выгодный наблюдательный пункт: перед нами происходит отработка и опробование норм, которым предстояло сохранять значимость для европейской литературной традиции в течение двух тысячелетий <…> жанр как бы имеет свою собственную волю, и авторская воля не смеет с ней спорить. Ибо литература продолжает быть в своем существе традиционалистской, более чем на тысячелетия соединив с чертой традиционализма черту рефлексии. По логике этого синтеза автору для того и дана его индивидуальность, чтобы вечно участвовать в “состязании” со своими предшественниками в рамках жанрового канона… Аполлоний Родосский “состязается” с Гомером, Вергилий – с Гомером и Аполлонием, представители европейского искусственного эпоса <…> до “Генриады” Вольтера и “Россиады” Хераскова – с Вергилием…»[87]
. Исследователь считает, что такое состояние литературы было оспорено лишь к концу XVIII века.Но и позже сохраняется традиция «состязания», и это очень хорошо знают учителя, активно включившие в педагогический обиход сравнение стихотворений разных эпох. Такая работа помогает осознать и особенности жанра, и своеобразие каждого произведения. Пожалуй, чаще всего словесники на уроках рассматривают русские переложения оды Горация: «Я знак бессмертия себе воздвигнул» М.В. Ломоносова, «Памятники» Г.Р. Державина и А.С. Пушкина, а также стихотворения поэтов ХХ века от В.Я. Брюсова до И.А. Бродского. Это неоднократно описано в методической литературе. Обратимся к другим примерам.
«Разговор с Анакреоном» М.В. Ломоносова, цикл стихотворений, который включает переводы четырех од древнегреческого поэта, жившего в VI веке до н. э. (или его подражателей – римских и византийских поэтов), и ответы русского поэта века XVIII, как будто нарочно создан для девятиклассников. У них еще довольно мал опыт серьезного чтения стихов, но им уже известны и учение о трех штилях, и предложенная Ломоносовым реформа русского стихосложения; знакомы девятиклассники и с «Одой на день восшествия на престол Елисаветы Петровны, 1747 года».
Читаем «Оду I» из «Разговора…» (номера од Анакреона даны в соответствии со старинным изданием сборника «Анакреонтика») и просим учеников передать ее общий смысл. Несмотря на малый объем, прозрачный синтаксис и разъяснение учителя, что здесь есть имена мифологических героев (Кадм победил дракона, Алкид – Геракл, славный многими подвигами), это оказывается непростым делом. Даже неожиданные в устах древнегреческого поэта «гусли» (вместо лиры) не вызывают улыбки – так все далеко от сознания школьников. Могут понадобиться наводящие вопросы. Какой союз «да» в стихотворении – соединительный или противительный? Что символизируют гусли, которые «велят» поэту? (Ответ мне казался очевидным, пока я не услышала детские предположения, что это какой‑то правитель или народ, публика.) После короткой беседы приходим к примерно такой формулировке: «Поэт говорит, что, может быть, и нужно воспевать героев, но для него естественнее петь о любви, и он оставляет неудачные попытки заниматься не тем, к чему он склонен». Ответ Ломоносова, как легко замечают дети, можно пересказать теми же словами, заменив в выведенной формуле «героев» на «любовь» и наоборот, поскольку он почти зеркально отражает первое стихотворение (сохранена даже ключевая рифма «поневоле – боле»), опрокидывая его содержание.