Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Объективная манера повествования, умение «освещать фигуры» не дадут нам ошибиться в том, чем более или менее симпатичны автору его герои. Пусть то «несъедобное», о чем хочет говорить с обывателем доктор Старцев («что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и смертной казни»[113]), не было слишком оригинально и сто лет назад, но нельзя не посочувствовать герою, который слышит в ответ «такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти».

Но и тогда, когда рассказчик Алехин («О любви») называет Лугановича «милейшей личностью»[114] и без комментариев передает его слова «в том самом виде, в каком слышал» («Луганович – это добряк, один из тех простодушных людей, которые крепко держатся мнения, что раз человек попал под суд, то, значит, он виноват…»[115]. «Мы с вами не поджигатели, – говорил он мягко, – и вот нас же не судят, не сажают в тюрьму»[116]), взрослый читатель в состоянии распознать в этих рассуждениях все ту же тупую и злую философию (которую Чехов, повторимся, не обличает, но воспроизводит как «важное показание»).

А вот понятно ли это нашим ученикам? Конечно, мы преподаем историю литературы, но куда полезнее, чем клеймить провинциального обывателя позапрошлого века, разобраться в том, улавливают ли дети авторское отношение и способны ли его разделить. Чтобы это выявить, мы провели не совсем литературный эксперимент: предложили старшеклассникам написать, какие они слышали современные аналоги той тупой и злой философии. Вот некоторые типичные ответы:

Меня очень раздражают фразы вроде «Россия для русских», национализм по отношению к чеченцам, грузинам, армянам… Когда слышишь такие суждения иногда по телевизору, хочется просто заткнуть уши.

Я не могу и, наверное, не хочу понять скинхедов. Их мысли являются ужасными.

Реальный случай. На даче с ребятами заговорили о смертной казни. Было высказано два мнения, которые меня возмутили. 1. Убийц нужно казнить, так как родственникам тех, кого они убили, станет от этого лучше. 2. Убийц нужно казнить: если отнял у кого‑то жизнь, нужно отдать свою взамен. У меня нет абсолютно твердой позиции по этому вопросу, но такая аргументация мне кажется злой и тупой.

«Тупые хачи наприехали в Россию, все рынки захватили, гады!»

При попытке завести разговор о политике часто сбиваются на порицание государства, правительства, чиновников, олигархов и т. д. При этом очевидна попытка найти виновников в жизненных неурядицах. Тупое и злое обвинение всего и каждого, кто побольше, побогаче, поумнее, поспособнее говорящего, всегда вызывало у меня тяжелое чувство стыда за говорившего.

Кажется, дети, способные реагировать на бездушие и безапелляционность, смогут адекватно воспринять чеховские произведения. Но ведь от них требуется не только почувствовать и понять, но и сформулировать, сказать, написать. А это чрезвычайно трудно не только детям. Мы и сами часто сдаемся, от усталости или неспособности начинаем довольствоваться фразами, более или менее искажающими смысл прочитанного, заслоняющими его так трудно вербализуемую сложность. И детей своими формулировками об обличении и ничтожестве подталкиваем к той самой автоматической, дешевой безапелляционности, которая так противоречит духу чеховского творчества.

А между тем внимание к слову Чехова могло бы породить потребность в собственном честном и точном слове – и о литературе, и о человеке.

Правители в русской литературе