Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Но ведь необязательно самому перестрадать, достаточно бывает не отмахиваться от тяжелого знания о чужих страданиях. Я спросила: «Что, по‑вашему, может сделать инвалид, годами не выбирающийся из своей комнаты, потому что его коляска не помещается в лифте? Что может сделать ребенок, родившийся с тяжелым заболеванием, оставленный матерью и помещенный в специальное заведение, где до него никому особенно дела нет?» – «Так что же, получается, что от человека ничего не зависит?» – возмутилась одна хорошая девочка. Так стало понятно, что не годится выбирать между «все» и «ничего», что мысль может быть сложнее, тоньше или вообще не об этом. Более удовлетворительной признали такую формулировку: «Человек, который не смиряется с горестной участью и побеждает, казалось бы, непреодолимые обстоятельства, вызывает восхищение и служит вдохновляющим примером для других людей».

В другой диагностической работе выпускники должны были осмыслить текст религиозного философа Ильина. Ильин вспоминал, как бродил в праздник по чужому городу в чужой стране с острым чувством одиночества, а потом взялся за связку старых писем и прочитал, что писала ему мать, еще когда он учился в университете. А писала она, что, если есть любовь, одиночества нет. И, дочитав письмо, герой уже не чувствовал себя одиноким. Заложенная в этой истории мысль, пожалуй, сложна для рядовых одиннадцатиклассников, но они этого не ощутили.

Одни, не заметив, что матери героя, скорее всего, уже нет в живых и уж во всяком случае нет рядом с ним, поспешили согласиться с авторской позицией, пересказав ее так, будто это простое житейское правило: «Относись к людям хорошо – и они тебя полюбят, вот ты и не будешь одинок». Среди аргументов, подкрепляющих этот бытовой совет, я прочитала историю про соседа-иностранца, который, только вселившись в подъезд и еще даже не зная русского языка, пригласил всех жильцов подъезда в гости и с тех пор жил, не зная печали. Но дурная цепочка упрощений на этом не закончилась: не теряя надежды получить дополнительный балл за привлечение художественной литературы, один выпускник написал, что Печорин много влюблялся, был любим многими женщинами и потому не знал одиночества.

Другие ученики не согласились с мнением автора и заявили, что очень страдают и разлученные влюбленные, и влюбленные без взаимности, что, конечно, справедливо, но тоже не имеет прямого отношения к тексту Ильина.

Дело, разумеется, не в том, что у меня какие‑то особенно нечуткие и поверхностные ученики, хотя и такие, разумеется, есть. Дело в той безответственной торопливости, с которой они на пути к документу, прежде называвшемуся аттестатом зрелости, согласны писать любую глупую или пошлую сентенцию, считая, что именно этого от них и ждут. А мы, учителя, должны бы этой безответственности противостоять, в том числе и в процессе подготовки к государственному экзамену.

2.

Мы рассматривали случаи, когда ученикам предлагается текст, в основе которого – рассказ о событии или жизненная история, а они, пытаясь выявить авторскую мысль, ее упрощают или искажают, подменяя всем известным житейским правилом или бездумно усвоенным лозунгом. Разумеется, бывают тексты и другого рода, с ярко и недвусмысленно выраженной авторской позицией, и тогда перед читателем (в частности, перед выполняющим задание учеником) встает другая задача: проанализировав аргументацию автора, счесть ее убедительной или неубедительной и выразить свое мнение, согласившись или не согласившись с идеей текста. Чаще всего наши дети пишут: «С этой точкой зрения нельзя не согласиться». Так бывает и потому, что они достаточно прагматичны и давно усвоили, что спорить со старшими опасно, и потому, что большинству свойственно абсолютно некритичное отношение к напечатанному.

Даже сейчас, когда выходит множество изданий разной идеологической ориентации и разной репутации, когда сосуществуют разные учебники по одному предмету, в качестве аргумента в споре можно услышать: «Да я же сам читал!..» Особенно трудно сопротивляться внушению, если текст написан хорошим литературным языком и при этом грамотно выстроен и умело снабжен специальными словами, которые поднимут самооценку читателя, согласного с мнением автора, и заставят устыдиться того, кто усомнился. Значит, мы должны учить и этому – умению оценивать чужую аргументацию и различать систему доказательств и систему приемов манипуляции читательским сознанием.

Приемы убеждения известны человечеству много веков. Софисты в Древней Греции упражнялись в искусстве побеждать в споре, и их интересовала победа, а не истина. Силу воздействия правильно организованной речи можно показать ученикам на примерах из литературных произведений. Ее испытал на себе в той или иной мере каждый, кому довелось читать трагедии – не слышать монологи со сцены, где актер обычно голосом, интонацией дает нам понять, что его герой неправ или даже намеренно вводит других в заблуждение, а именно читать глазами, получая впечатление только от смысла отобранных слов и их расположения.