Дети Йеманжи

…и чуть не умерла от ужаса. Насекомые волной хлынули ей под ноги: блестящие, чёрные, шуршащие жёсткими крыльями, огромные тропические тараканы. Эва, захлебнувшись воплем, отпрянула к стене. Запах серы хватал за горло, бил в ноздри. Тараканы разбегались из-под ног, словно чёрным лаком заливая плитки пола. А в комнате, в зеленоватой, дымящейся полумгле шевелилось и ворочалось что-то ещё. Превозмогая отвращение, Эва подняла взгляд.

Женщина, которая извивалась и стонала на развороченной постели, была, несомненно, Ошун – и в то же время не она. Это была безупречная грудь Ошун, её тонкие руки, её точёные ключицы, её изящная, длинная шея – сколько раз Эва рисовала это всё в студии! И волосы, которые чёрной охапкой испанского мха свесились с постели на пол, тоже принадлежали подруге. Но запрокинутое лицо с жёлтыми пустыми глазами и безгубым ртом-щелью не могло быть лицом Ошун! И зелёные клубы дыма, которые окутывали это чудовищное лицо, не были светом телевизора!

Увидев Эву, тварь повернула голову, – и огромный рот её расползся в отвратительной ухмылке. Блеснули острые зубы. Никогда Эва не видела в человеческом рту столько зубов! Стараясь не упасть в обморок, Эва заставила себя поднять взгляд на мужчину.

Сидящее верхом на «Ошун» существо было во сто раз безобразнее Обалу. Чёрное, худое, покрытое гноящимися язвами тело напоминало обтянутый кожей скелет. Провалившиеся ямы слепых глаз скрывались под струпьями. В редких, слипшихся косичках копошились насекомые. Существо стискивало женщину в страстных объятиях – а из его открытого, беззубого рта вылезали тараканы. Вылезали не спеша, отряхивались от тянущейся гнойной слизи, падали с покрывала – и присоединялись к другим. Стены внизу уже были чёрными от снующих насекомых. Существо рычало и захлёбывалось. Невнятные, хриплые слова вырывались из обмётанных болячками губ. Покачнувшись от ужаса и омерзения, Эва схватилась за дверной косяк, сползла на пол. Женщина лукаво помотала головой (из волос её тоже посыпались тараканы), рассмеялась – и со свистом втянула в себя зелёный дым. Жёлтые глаза её сверкнули. Аджогун Обалу со стоном, полным невыносимой боли, содрогнулся – и рухнул ничком на постель.

Отчаяние и страх вздёрнули Эву на ноги. Она кинулась к окну и, стараясь не смотреть на хихикающую ведьму, рванула занавеску. И в голове яростным боем ударили барабаны. И рокот атабаке заполнил маленькую комнату, заставив задрожать пол и завибрировать стены. И луна, холодная, мощная, всё сносящая на своём пути, – хлынула в окно.

– Ларойе, Эшу Элегба! Ларойе!!!

В лунном столбе выросла знакомая фигура. Эшу, расставив ноги, стоял на подоконнике. Физиономия его была перекошена от злости. Одним прыжком он оказался в комнате, вскинул руки – и тараканы, наползая друг на друга, опрокидываясь, кинулись прочь.

– Доволен, сукин сын?! – прорычал Эшу, бросаясь к постели. – Доволен, сволочь?! Этого ты хотел?!. – Он вдруг осёкся на полуслове, и по лицу его пробежала недоверчивая тревога. – Дьявол, Обалу! Обалу! Ты жив?! Чёр-рт, только этого не хватало… Пошла вон, потаскуха, пока я не!..

Раздалось короткое, злое шипение – и словно сквозняк метнулся по комнате, дёрнув занавеску. Когда Эва решилась открыть глаза, дьявольской женщины уже не было в комнате. Беспомощное, покрытое язвами существо корчилось среди смятых простынь, и его трясло с головы до ног.

– Он умирает? – шёпотом спросила Эва.

– Ещё нет, слава богу! – отрывисто отозвался Эшу, стоящий на коленях у постели. – Но эта гадина высосала из него почти всю…

– Кровь?

– Аше[45]! Так, что делать-то теперь?.. Эвинья! – Эшу вдруг прыжком вскочил на ноги. – Ты – его сестра! Ты можешь поделиться своей аше! Моя не годится: будет только хуже! Давай, детка, давай скорее: иначе наш Обалу сдохнет! Доигрался, кретин! Это же надо было – позвать к себе иабу!

– Кого?..

– Дьяволицу! Сто раз ему говорил: сними лучше шлюху в Барракинье, Шанго хоть табун тебе приведёт – так нет! Ему нужно Ошун! А если Ошун не даёт, так хотя бы иабу с её рожей! А эти ведьмы превратятся в кого угодно, лишь бы насосаться чужой аше! Я его предупреждал, и что?!. Эвинья, ну что ты стоишь? Живо, бери его за руку!

– А…

– Да быстрее же, дур-р-ра!

Эва, превозмогая ужас, схватила перепачканную гноем, горячую руку существа. Оно слабо застонало, вдрогнуло.

– Держись, скотина! – заорал на него Эшу. – Может, успеем ещё…Эвинья, давай, давай, давай, ради бога!!!

Эва неловко сжала запястье Обалу… и почти сразу же что-то мягкое, тёплое и живое зашевелилось в ней. Горячие волны спустились из головы, поднялись от сердца, слившись, потоком устремились в её правую руку – ту, которая сжимала запястье умирающего. Короткий укол… мягкая боль… тишина, тишина… Запах йода и водорослей… Далёкий, чуть слышный бой барабанов на морском берегу… В ночных облаках – лукавое лицо луны… Белая светящаяся струя сливается с густо-зелёной, зыбкой, дрожащей, переплетает её тонкими нитями, поднимает – и превращается в неё…