Дети Йеманжи

Тот только неопределённо пожал плечами и отвернулся, глядя на собравшихся в круг возле качелей детей. Кто-то уже стучал по перевёрнутому ящику, кто-то хлопал в ладоши: капоэйра началась. Эва невольно улыбнулась, глядя на то, как Эшу приседает в кокоринье вместе с девочкой лет десяти. Вдвоём они прошлись колесом, мелькнув в воздухе босыми грязными пятками. Затем Эшу приземлился на одну руку, а девчушка лихо села на шпагат и сразу же взлетела в угрожающей армаде. Эва видела, что Эшу играет в десять раз медленней, чем может, позволяя маленькой партнёрше показывать всё своё мастерство. Юные капоэйристы то и дело разражались восторженным писком. На мгновение Эва поймала лукавый взгляд Эшу и поняла, что эта детская игра забавляет его ничуть не меньше, чем ребятишек рядом.

Около распахнутых ворот уже стояли несколько машин и мотоциклов, а вскоре на дороге появилась ещё одна. Красная «тойота», подняв пыль, резко затормозила у самых ворот. Йанса в форме войск «Планалту» вышла из неё и молча подошла под благословение сеу Осаина. А следом за ней из машины выбралась Оба в новой блузке, пенящейся кружевами, и розовой юбке с пышными оборками. Повязки на её голове больше не было, изувеченное ухо закрывали распущенные волосы. Только сейчас Эва рассмотрела, какие густые и пышные кудри у её старшей сестры.

Не обращая внимания на обращённые к ней взгляды, Оба одну за другой достала с заднего сиденья «тойоты» три огромные кастрюли, обвязанные полотенцами.

– Куда их поставить, сеу Осаин? Здесь акараже, ватапа и мокека для всех.

– Дочь моя, как я рад тебя видеть! – мягко сказал тот, целуя Оба в лоб. Та, ответив слабой улыбкой, обняла старика. Подошли Ошосси и Марэ, Оба расцеловалась и с ними. Краем глаза Эва заметила Эшу. Тот сидел на корточках поодаль, смотрел в землю, смолил сигарету. Клубы дыма скрывали его лицо.

– Святая дева – мокека! Ры-ы-ыбная… – застонал Ошосси, втянув носом воздух. И страстно запел в ритме танго, – Она мне снится по ноча-а-ам! Она терзает мою гр-у-удь!

Он подхватил Оба в охапку и закружил её по двору. Грянули нестройные аплодисменты, засмеялись женщины.

– Перестань, дурак! – вырвавшись, невольно рассмеялась Оба, и Эва заметила, что она почти хорошенькая, когда улыбается, – Ты меня уронишь, и случится землетрясение!

– Поздоровайся с сестрой, Эвинья, – послышался у Эвы за спиной голос сеу Осаина, и она вздрогнула. Оба взглянула на неё большими грустными глазами. Неуверенно протянула обе руки.

– Я помню тебя, – сказала Эва, подходя к ней.

– Ты не можешь меня помнить. – В чёрных, огромных глазах Оба стояли слёзы. – Ты была совсем крошечная…

– Ты готовила мне какао. И жарила пирожки. И ты подарила мне куклу, Амаранту. Она цела до сих пор. Сидит в моём рюкзаке, прячется от матери. – Эва улыбнулась. – Могу показать хоть сейчас.

Оба всплеснула руками, разрыдалась – и Эва оказалась намертво притиснутой к её обширной, горячей груди. Она обняла старшую сестру в ответ и прошептала в массу её густых, курчавых волос:

– Я убью твоего мерзавца мужа, Обинья! И никому не позволю тебя обижать! Никогда!

– Он – не мерзавец… нет… Но спасибо, спасибо, спасибо тебе…

А последним к воротам подкатил огромный чёрный джип. Из него неторопливо вышел такой же огромный и чёрный человек с некрасивым, иссечённым шрамами лицом и бритой наголо головой. Он был на голову выше всех мужчин во дворе. Тёмно-синяя футболка обтягивала широченные, бугрящиеся шарами мускулов плечи. Внимательные, глубоко посаженные глаза быстро, словно сканируя, осмотрели заполненный народом двор. На поясе гиганта висела кобура, а на сиденье джипа Эва, приглядевшись, увидела чёрную куртку, под погоном которой виднелся свёрнутый берет батальона военной полиции Рио-де-Жанейро. «Терминатор…» – подумала она.

Весь двор взорвался приветственными криками:

– Огун! Огун! Приехал Огун!

Первой подбежала Оба – и кинулась на шею прибывшему. Огун бережно обнял её. Следом подошли и тоже обнялись с братом Ошосси и Эшу, за ними – Йанса.

– Идём, это Огун! – Выбежавший из дома Марэ с широкой улыбкой потянул Эву за руку. – Огун! Вот наша сестра!

Гигант смерил растерявшуюся Эву острым взглядом. Улыбнулся. Со вздохом сказал:

– Значит, сестра? Проклятье… как жаль!

– Не тебе одному! – заржал Эшу.

– А ты – заткнись! – распорядился Огун, и к изумлению Эвы, Эшу послушался. Огун сгрёб младшего брата за плечи, жестом подозвал Ошосси, и втроём они, тихо говоря о чём-то, отошли к веранде. До Эвы донеслось только: «Его нет нигде…» – и короткое, полное ярости, ругательство Огуна.

А потом пришла ночь – чёрная, тёплая, полная запахов жасмина, кофе, сигар и кашасы. Грохотали барабаны, и тяжёлый бой атабаке нёсся вверх, к щербатой луне и пляшущим вокруг неё звёздам. Насекомые тучами летели на свет керосиновых ламп, стоящих по углам утоптанной площадки. Низкие голоса пели, взывая к ориша. Рокочущая мелодия нарастала, ширилась, заполняя маленький сад.