Дети Йеманжи

– Ларойе, Эшу Элегба! – звали голоса. Эва стояла вместе со всеми, хлопая в ладоши и раскачиваясь, чувствуя, как поднимается изнутри, к самому сердцу, волнующий жар, как волна за волной накатывает на неё свобода. Что-то выпрастывалось, высвобождалось из неё, рвалось на волю, расправляя крылья. Гром барабанов, ритмичные хлопки, раскачивающиеся фигуры, платья женщин, тени, тени, мечущиеся на земле… блестящие глаза, неподвижная луна в бархатно-чёрном небе… Ларойе, Эшу!

И конечно, он пришёл. Пришёл первым, как и полагается, – чтобы отворить ворота остальным. Эва видела его – могучего, огромного, чёрного, выше дома и пальм, в развевающейся красно-чёрной накидке, пляшущего так, что сотрясался сад. Эва вместе со всеми приветствовала ориша, склоняясь в поклоне – и не успевала размышлять о том, откуда она помнит всё это. От танца Эшу трепетали звёзды в небе, и барабаны гремели так, что земля, казалось, вот-вот треснет и задымится, как в первый день творения. Отворились врата, и ориша сошли на землю, чтобы приветствовать смертных.

Сделав своё дело, Эшу исчез – и вот уже явился Обалуайе: печальное существо, закутанное в пучки соломы, скрывающей его изуродованное тело. Он ступал по кругу с опаской, будто по выжженной земле, и никто не видел его лица. Не успел он закончить свой танец – осторожный и медленный, – как появился Осаин-врачеватель в своей зелёной, как лесной покров, накидке – и танец его был быстрым и лёгким, словно рябь на воде ручья. Осаин и Обалуайе поклонились друг другу с уважением, как равные, – и две женщины ввели в круг Ошун. Она шла склонившись, закрывая лицо. Обалуайе подошёл к ней, насильно взял за руки, отведя их, – и измученная женщина простёрлась перед ним ниц. Подошёл Осаин, подняв руки, – и барабаны зашлись устрашающим громом. Вот и ступка Осаина, и его знаменитая травяная метёлочка: в дрожащем воздухе остро и свежо запахло горечью. Осаин взмахнул метёлочкой: несколько брызг упали на лицо Эвы. Душисто-горький дождь окропил всю фигуру Ошун – и она подняла голову. И это была уже не изуродованная, несчастная женщина, а смеющаяся, прекрасная ориша любви в золотом платье. И ни рябинки, ни единого нарыва не было на её сияющем лице. Ошун полетела по кругу в танце, и облако её чёрных волос неслось за ней, и люди, склоняясь, приветствовали её, и звенели браслеты, и трепетал лёгкий, беззаботный смех.

Остановившись перед Эвой, Ошун взяла её за руку.

– Рирро, Эуа! – послышался её ясный голос – и под бой барабанов, волнами текущий сквозь неё, Эва вошла в круг.

– Као кабьесиле, Шанго! Одойя, Йеманжа! – призывали голоса. Но площадка была пуста. Ни царицы моря Йеманжи, ни неистового хозяина молний Шанго не появлялось в круге.

… Вечернее солнце гасло над старым бабушкиным садом. Широкие лучи тянулись между стволами питангейр, переползали через качели, окрашивали в розовый цвет кружева на платье старой тряпичной куклы Амаралины. В глубине сада жалобно пела жаба-каруру. Ей отзывался щёлканьем старый сердитый тукан. А с открытой веранды пахло кофе, сигарами и печеньем. И бабушка, как всегда, сидела в своём плетёном кресле с чашкой в руках. И Эва кинулась к ней, и бабушка, смеясь, раскинула руки, ловя её в объятия:

– Эвинья, девочка, любовь моя…

– Бабушка… Ой, как я рада, бабушка!

– Не плачь, моя малышка. – Бабушка, смеясь, смотрела в её лицо чёрными, как сливы, глазами. – Больше не о чем плакать. Ты всё сделала как нужно. Ты нашла свою семью и своих братьев! И теперь я могу спокойно уйти.

– Не уходи! Пожалуйста! Я так скучала без тебя!

– Так уж вышло, малышка.

– Но почему?! Почему ты не забрала меня к себе? Почему я не могла уйти к Жанаине?

– Потому что меня угораздило родить двух дочерей, непохожих, как земля и вода… – Дона Энграсия тяжело вздохнула, задумалась. – Нана была умнее всех в семье. Хотела учиться – и я отдала всё, что у меня было, чтобы платить за школу и университет. Хотела жить как богатые белые люди – и ушла из дома при первой же возможности. Хотела выйти замуж за белого парня… но увидела мужа своей сестры и решила, что так окажется много выгоднее. И не просчиталась, нет! Но все её дети оказались не такими, как ей хотелось. И ушли один за другим. Потом подросла ты – и сразу же начала рисовать! Самые худшие опасения Нана сбылись! Я едва смогла настоять на том, чтобы ты приезжала ко мне на ферму. Но твоя мать сказала: день, когда ты понакомишься с Жанаиной и всем её отродьем, будет последним днём, когда я тебя увижу, моя Эвинья. Что мне было делать? Я позвала Жанаину, мы поплакали с ней вместе… и согласились. Ты приезжала ко мне, и я отдыхала сердцем. Теперь меня нет – и я свободна от всех клятв. Твои братья рядом с тобой навсегда. Но помни: твоя мать ещё не сдалась. Она не может терпеть, если что-то выходит не так, как ей нужно. Будет тяжело, будет трудно. Сумей выдержать, моя малышка. Не забывай: я всегда с тобой, что бы ни случилось. Я и твоя семья.

– Ты знаешь, что случилось с Жанаиной? Почему Эшу не может справиться с аджогунами? Где Шанго? Что всё это значит? Бабушка! Ты же сейчас там, где нет никаких тайн!