Дети Йеманжи

Они поднимались из неподвижного моря – ряд за рядом. Странные твари, похожие друг на друга лишь глазами – неживыми и тусклыми. Серые и чёрные лица, некоторые – почти человеческие, некоторые – похожие на уродливых насекомых с жвалами и щупальцами, некоторые – точь-в-точь иабы в липкой шерсти, с жёлтыми крысиными зубами. Они поднимались в полосах шевелящегося тумана. Склизкие комки водорослей падали с их ног, щупалец и волос. Их было столько, что у Эвы перехватило дыхание. Океан чернел и кипел, выбрасывая из себя всё новых и новых аджогунов. Пляж шевелился от множества тел, идущих на приступ.

– Ларойе, Эшу! – вскричала Эва, вспомнив, наконец, кто хозяин и сторож этого чудовищного воинства. – Ларойе!

Но голос её застрял в липком воздухе, не пробившись сквозь него ни единым звуком. Что-то тёмное и скользкое мазнуло её по лицу, оставив на щеке полосы слизи. Эва в страхе закрыла лицо руками и…

Чудовищный грохот потряс пляж. Эшу – ориша Эшу в своей красно-чёрной накидке, огромный, чёрный, заслонивший своей тенью прибрежные скалы, поднял обе руки – и его оглушительный крик снёс в море крабов с человеческими глазами. А рядом с ним уже горели зелёные глаза охотника Ошосси, который стоял по колено в кишащем море аджогунов, натянув свой лук.

– Оке аро, Ошосси! – грянуло над океаном. – Огун, йе!

И, подняв глаза, Эва увидела, что клубящееся небо потемнело ещё больше от сонма летящих, как эскадрильи, тварей. Тысячи перепончатых крыльев вспарывали липкий воздух. Скрежетали пронзительные голоса, щёлкали зубы, клювы, челюсти – а глаза всё равно были человеческими, давно мёртвыми и затянутыми плёнкой. Одна за другой твари разбивались о грудь Ошосси, оставляя на ней кровавые полосы. Одна за другой они падали, превращённые в окровавленные комки его стрелами. А за спиной Ошосси уже стоял, прикрывая его, Огун. Огун, заслоняющий небо и солнце, со свирепой гримасой на иссечённом шрамами лице. Огун, хозяин войны и железа, король ориша, рядом с которым казались детьми его могучие братья. Два мачете были в руках у Огуна. Два свистящих луча, разрывающих воздух, крошили в кровавую кашу отвратительные тела, клешни и лапы.

– Арроробой! Ошумарэ! – загремел Огун – и демоны дружной волной, вереща в смертельном ужасе, отхлынули назад. Эва приподнялась, чтобы увидеть, что же смогло напугать их больше Огуна. И, ещё не разглядев, услышала грозное шуршание чешуи. Чудовищная анаконда ползла по пляжу, медленно и неотвратимо, как смертный час, давя своим телом разбегающихся в панике тварей. «Арроробой, Ошумарэ!» – воззвала Эва, поднимая руки в полузабытом ритуальном жесте. – «Арроробой, мой брат!»

Змея чуть повернула голову, взглянула карим живым и умным глазом, величественно отвернулась – и снова поползла к океану, с угрозой поднимая гигантскую плоскую голову и гоня перед собой завывающую от ужаса толпу демонов. Но из океана лезли и лезли новые аджогуны – словно солёная вода сама, капля за каплей, превращалась в них.

И в этот миг расступились тучи. И клубами поползли прочь за горизонт, обнажая жёлтое, дымящееся небо. И раздавшийся удар грома слился с яростным криком Шанго, и он явился – освещённый синими вспышками молний, громадный, как цунами, чёрный и страшный, словно спираль смерча. Голубые электрические искры бегали по его обнажённому телу.

– Као кабьесиле! – В воду полетели обломки скал. В сияющем мече Шанго одна за другой отражались молнии. Их фиолетовые сполохи носились по пляжу, скручиваясь в клубки, и от хохота Шанго дрогнули даже неподвижные волны. Земля пошла глубокими, змеящимися трещинами. В них с шелестом устремился песок – и орущие, судорожно цепляющиеся за края впадин твари. Шанго давил их ногами, пробираясь между трещинами к братьям, и меч его свистел, рассекая стаи мечущихся демонов. На грубом, чувственном лице Шанго застыла улыбка. Эва поняла: он наслаждается боем. Вот он вскинул руку, свободную от меча, – и ещё одна молния сверкающим лезвием вонзилась прямо в океан. Водяной столб поднялся, вертясь и разбрызгивая хлещущие брызги, от земли до неба, закручивая в себя мириады аджогунов, – и с рёвом обрушился обратно. И воинственный клич Шанго слился с этим сокрушающим грохотом.

– Эпаррей, Йанса!

А по берегу уже разнёсся оглушительный крик – и Йанса, примчавшаяся на битву в тёмно-красном, цвета свежей крови одеянии, понеслась вдоль кромки волн: неукротимая, неистовая, сносящая всё на своём пути. Мачете её мелькали ярче молний Шанго. Там, где она пролетала, оставалась лишь полоса мёртвых тел, крови и коричневой слизи.

Но из океана уже, хихикая и кривляясь, наползая одна на другую, щурясь гноящимися глазами, лезли иабы. В воздухе запахло серой. Эва больше не видела ни Огуна, ни Ошосси, ни Эшу. Только Шанго продолжал сражаться, стоя по пояс в содрогающейся, визжащей каше, и молнии синими столбами плясали вокруг него. Йанса с криком неслась к нему на помощь с другого конца пляжа, сокрушая на своём пути остатки скал, – но Эва видела: она не успеет.