Дети Ивана Соколова

Как всегда, фашистский разведчик «Фокке-Вульф», всем известная «рама», или, как говорили тогда, «костыль-горбыль-кривая нога», появился над нами. Вот уж кого легко было распознать! Он не летал, а именно плыл в воздухе. В «раму» били наши бойцы кто из чего мог; иногда она забиралась в высоту, а чаще опускалась и обстреливала из пулеметов наши окопы.

К этому мы уже привыкли, как и к тому, что начинался день и солнце скрывалось за тучами пыли и дыма.

Все мы закоптились, пропахли чем-то жженым, удушливым. Пули и осколки взметали черную высохшую землю. Отрывисто трещали вражеские автоматы. Им в ответ стрекотали наши пулеметы. И так целый день над нами хлестали пули, с диким ревом и свистом летели тошнотворные мины.

Как начнут они грохотать то спереди, то сзади — значит, сам Гитлер залаял и заквакал.

Голова становилась тяжелой-претяжелой, как будто кто коловоротом сверлит или заколачивает в голову гвозди.

Я научился тогда все это не слушать. Ватой уши не затыкал, а просто о чем-нибудь своем старался думать. Так легче было отогнать от себя весь этот вой. Одни звуки заглушали другие; кроме того, я знал, что страшны не громкие пули, а те, которые кусают исподтишка — и не услышишь, как зацепят.

Вдруг глухо загудели фашистские танки, стало очень страшно. Только тут я понял, как близко гитлеровцы. Ведь мы хорошо знали, как движутся танки. Если они загудели...

... Медленно тянулось время. На нас шел чужой, глухой скрежет.

Александра Павловна была с нами в блиндаже.

Фекла Егоровна молча поглядывала на свою подругу, точно ждала, что же она теперь ей скажет.

А Александра Павловна почему-то обернулась ко мне и спросила:

— Мурашки бегают?

Я кивнул и подумал: «Неужели их танки придут сюда?»

Все мы тогда, кроме Павлика, думали об этом. Александра Павловна уже не журила Феклу за трусость, за беспокойство, а сама сказала:

— Раньше боялась: стану уродом — как буду жить среди своих, а теперь поняла: лучше уродом со своими, чем красавицей у чужих. На все готова, лишь бы к ним с детьми не попасться.

А «они» были от нас так близко.

— Отвяжись, худая жизнь! — сказала Александра Павловна и обняла Феклу Егоровну.

Девчонки вцепились им в юбки, а Вовка пробурчал:

 — А граната на что! — и опустил руку в карман. Он стал у самой двери. Все молчали, а Александра Павловна прислушалась и сказала:

 — Слышите, бас. Громче всех. Это, должно быть, Петр Федотович бьет из своего «Шаляпина».

Вовка выбежал из блиндажа, а через несколько минут вернулся такой радостный и закричал:

— Подбили, подбили наши их танк! Сам видел, как он завертелся!

Все так же не умолкали пушки, гавкали минометы, шипели наши тяжелые снаряды; в блиндаж сочился смрадный, едкий чад, но в доносившемся гуле уже не было скрежета танков.

... Через несколько часов в блиндаже показался наш бронебойщик. Каска на голове, пилотку же держал в руке. Капли пота стекали по его лицу.

— Жарко! — сказал нам не сразу Петр Федотович. — Урал не посрамили! Только орудие мое сильно накалилось. Подбили мы два танка, а другие «черные связки» назад повернули. Идолы, помощника моего ранили. Остался я без «второго номера». Всегда его помнить буду.

Сержант снял гимнастерку и протянул ее Фекле Егоровне:

— Залатай, прошу!

Он жадно пил воду, но, не допив кружку, медленно вылил остатки себе на голову; потом повернул голову направо, налево и сказал, задумавшись:

— Раз она круглая, должна вертеться. И земля вертится.

Глава девятая

ПИСЬМО НА УКРАИНУ

С каждым днем становилось тревожней.

Отгонят наши противника за железнодорожную насыпь, продвинутся вперед на несколько метров — Александра Павловна Феклу Егоровну подбадривает:

— Разве можно унывать в такое время!

Отобьют фашисты наши атаки, потеснят со ската — Александра Павловна сама не своя.

Она знала каждый кустик, каждую ямку вокруг бугра.

Идет бой, Александры Павловны нет в блиндаже. Она с Вовкой и связистам помогала и боеприпасы таскала. А когда их не хватало, собирала у убитых гранаты и подносила бойцам.

Как только она их не называла: и сметливыми и удалыми, особенно моряков, которые на суше дрались!

— Бравый народ! Любо-дорого посмотреть!

Заводских хвалила за хватку, а про пехотинцев говорила, что «нет нигде лучше их, ни в мире, ни в Сибири». Придет Александра Павловна в блиндаж усталая, бледная, с запавшими глазами, урвет часок-другой для сна и снова обратно.

— Хоть нос в крови и злости полны кости, а держусь, раз надо, — говорила она.

Сквозь неумолкаемый грохот нескончаемого боя мы уже слышали и наши танки. Они шли мимо нас на бугор.

Фекла Егоровна ко всему привыкла, только не к лязгу танков. Все мерещилось ей, что Вовка попадет под гусеницы. Когда Вовку посадили в танк, чтобы он указал дорогу, Фекла Егоровна закрыла лицо руками.

Вовка вскоре вернулся.

— Что нам, бурлакам! — сказал он, появившись в блиндаже.

... Александра Павловна из нашего танка, подбитого гитлеровцами, вытащила обожженных танкистов, сама приползла вся в крови, почерневшая, опаленная, глаза мутные. Сразу было видно, что ей тяжело. В блиндаже расступились, и Александра Павловна упала животом на койку.