Дети капитана Гранина

— Возьмете его за перешейком, — приказал Кабанов. — Живого. А свой кулак поберегите для другого раза…

О суровости генерала Иван Петрович умолчал. Сказал, что хорошо поговорили и даже распивали чаи.

Выпал и растаял первый снежок. По октябрьской слякоти матросы хмуро шли к перешейку. Землекопы в противотанковом рву бросили работу: моряки идут на передний край — будет дело.

Метрах в пятидесяти от землянки четвертой роты Щербаковский остановил свое войско и сказал речь:

— Чтобы все б-ыли на высоте п-оложения! Вести себя среди пехоты чинно, б-лагородно. К-ому положено — к-озырять. Д-аже начпроду. У тебя есть д-обавления, комиссар?

— Нет, товарищ мичман, — сказал Богданыч. — Поддерживаю.

В землянке ждали гостей. Кабанов предупредил штаб бригады, чтобы к разведчикам строго не относились. Когда Щербаковский, войдя в землянку, вежливо поздоровался, ему дружно ответили все, а командир роты показал его войску на плюшевый диван: располагайтесь, мол.

— К-расиво живете. — Щербаковский с завистью щупал плюш.

— Как дома, — ответил командир роты.

Пришел и командир саперов Репнин. Щербаковский с удовольствием пожал протянутую лейтенантом руку и тут же спросил, зачем Думичева из отряда забрали, он теперь гранинец, его хотели переодеть в матросскую форму. Репнин вежливо сказал:

— Думичев мой верный сапер. Нашу форму он не сменит. Сегодня он будет вам помогать. Любопытно: думаете в поиск в бушлатах идти?

— А как же моряку идти в бой? — Щербаковский похлопал себя по груди щегольской бушлат сиял начищенными пуговицами.

— Перестреляют, — отрубил Репнин. — Передний край всю ночь освещен ракетами. Свет — как на Невском до войны. Весь перешеек два километра шириной, на двух километрах у них напиханы сотни солдат и десятки наблюдателей.

— Я уже приказал принести шинели, — вмешался командир роты.

Вечером приехал майор из полковой разведки. Скептически оглядел бородатого мичмана и стал инструктировать. Щербаковский дивился, как армейцы готовят поиск — солидно, спокойно. Большой у них опыт. Все хорошо: и прикрытие, и связь; даже батареи отсекут врага артогнем. Только «языков» у них почему-то нет… Майор предложил ему дойти с бойцами до окопа снайпера Сокура и там дожидаться возвращения разведчиков.

— А г-де я? — не понимая, мичман тыкал пальцем в карту.

— Вот здесь, за проволокой, — терпеливо объяснял майор.

— А они? — Щербаковский, бледнея, оглянулся на матросов.

— Через проход в минных полях и в проволоке они продвинутся вот сюда и тут перехватят дозор противника.

— Мичман Щербаковский всегда идет в-переди своих матросов!

Майор помнил приказ своего командира — не мешать инициативе моряков. Он снисходительно улыбнулся:

— Не совсем грамотно, но смело.

Путаясь в длинной шинели и чертыхаясь, Щербаковский шел за провожатым к переднему краю. За ним — Богданыч, Бархатов, Алеша и остальные матросы. На перешейке не осталось живого места. Не стронуты только огромные гранитные валуны, щербатые от частых ударов стали. Под одним из таких валунов находился секретный окоп-блиндажик снайпера, на удивление просторный, даже освещенный коптилочкой. На опушке леса провожатый спрыгнул в траншею, накрытую сверху бревнами и землей и, освещая фонариком туннель, пошел согнувшись вперед. Моряки, ошеломленные такой роскошью, шли по туннелю не дыша. У входа в блиндажик провожатый остановился, жестом показал-всем вылезать наверх, погасил фонарик и осторожно открыл лаз. Матросы по одному выскакивали и залегали за камнями. Щербаковский следил за их исчезновением с тревогой.

— Здесь переждем до ночи, — сказал провожатый. Заметив нерешительность мичмана, он рассмеялся: — Не беспокойся. Без тебя матросы не уйдут. Идем. Пусть пока лежат и присматриваются к той стороне…

Через короткое время донесся хрип включенного репродуктора. Нерусский голос с акцентом заговорил: «Внимание! Передаем приказ маршала Финляндии барона Маннергейма гарнизону Ханко…»

— Сейчас самое время переходить фронт, — сказал снайпер.

Щербаковский молча согласился и вышел из блиндажика.

Матросы переползали просеку. Над перешейком повисли десятки осветительных ракет. Ночь тут беспокойнее, чем на островах; она расцвечена зеленым и белым мерцанием, прострочена красными трассами, а под конец вспыхнула желтым пламенем канонады.

— Тихо. К-то там ржет? Не дышать!

— Иван Петрович, вот сюда, — шептал кто-то.

— Что еще? И т-тут знакомые?

— Это я, Думичев, — неожиданно появился сапер. Он повел разведчиков через открытый им проход в проволоке противника.

— Оставайся здесь и стереги, — шепнул ему Щербаковский.

У траншей, где полагалось перехватить дозор, он шепнул:

— З-десь не дождешься до скончания века. А г-енерал приказал: умри, а «языка» взять… Алеша, живо бери мою шинель, дуй к лейтенанту. С-кажешь, мы п-ошли к д-доту, который помечен на карте. П-усть п-еренесут огонь батарей за д-от.

Алеше горе — опять связной. Он подхватил шинель и повернул к окопу снайпера, надеясь все же вернуться и догнать товарищей. А Щербаковский повел войско в направлении, куда наши батареи бросали осколочные снаряды.