— Вероятно, ещё не вся шайка собралась, и они не решаются напасть на нас, — добавил Мюльреди. — А может быть, Бен Джойс решил завербовать в свою шайку новых отверженцев, которые бродят у подножья Альп.
— Возможно, Мюльреди, — ответил Гленарван. — Негодяи всегда трусливы. А они знают, что мы вооружены, и неплохо вооружены. Но, может быть, они ждут ночи, чтобы повторить атаку? Придётся удвоить бдительность после захода солнца. Да, если бы мы могли выбраться из болота!.. Но, увы, подъём воды в реке задерживает нас! Чего бы я только не дал за плот, на котором можно было бы перебраться на тот берег реки!
— Почему же вы не прикажете нам выстроить плот? — спросил Вильсон. — Ведь в дереве здесь нет недостатка?
— Нет, Вильсон. Ничего не выйдет. Сноуи не спокойная река, а стремительный поток.
В эту минуту к Гленарвану подошли Джон Мангльс, географ и майор. Они как раз возвращались с берега Сноуи. Уровень воды в реке поднялся за ночь ещё на один фут, и течение было настолько быстрым, что нечего было и думать о благополучной переправе на сколоченном наспех плоту.
— Переправа сейчас невозможна, — сказал Джон Мангльс. — Однако не следует сидеть здесь сложа руки. То, на что мы решились перед разоблачением Айртона, нужно выполнить не откладывая.
— О чём вы говорите, Джон? — спросил Гленарван.
— Я говорю, что мы нуждаемся в помощи, и поскольку мы не можем попасть в бухту Туфольда, надо поскорее известить Мельбурн. У нас осталась одна лошадь. Дайте мне её, сэр, и я поеду в Мельбурн.
— Нет, Джон, это опасное предприятие, — возразил Гленарван. — Не говоря уже о том, что само по себе двухсотмильное путешествие по дикой стране — трудная задача: шайка Айртона, вероятно, охраняет все тропинки, чтобы помешать этой попытке.
— Я и сам так думаю, сэр. Но оставаться здесь немыслимо. Айртон брался в семь дней привести к берегу Сноуи наших товарищей с «Дункана». Я обязуюсь сделать то же в шесть дней. Итак, остановка только за вашим согласием!
— Прежде чем Гленарван скажет своё слово, — вмешался Паганель, — я должен сделать одно замечание. В Мельбурн ехать надо, но только не Джону Мангльсу. Он капитан «Дункана» и не вправе рисковать собой. Я поеду вместо него.
— Правильно, Паганель! — оказал майор. — Но почему вы?
— А мы-то на что? — воскликнули Вильсон и Мюльреди.
— Неужели вы думаете, что меня может смутить перспектива проехать двести миль на лошади? — спросил майор.
— Хорошо, друзья мои, — сказал Гленарван, — раз уж мы решили, что ехать в Мельбурн необходимо, пусть жребий решит, кому отправиться. Паганель, напишите наши имена.
— Только не ваше, сэр! — воскликнул Джон Мангльс.
— Почему? — спросил Гленарван.
— Вы не можете покинуть вашу супругу — это раз, ваша рана ещё не зарубцевалась — это два.
— Гленарван, — подхватил Паганель, — вы не имеете права покинуть экспедицию.
— Да, Эдуард, — добавил майор, — ваше место здесь.
— Я не согласен с вами, друзья! Это не увеселительная поездка. Едущий подвергается большой опасности, и я не уступлю своего места никому. Напишите и моё имя, и пусть жребий решает.
Пришлось подчиниться его требованию. Имя Гленарвана было написано вместе со всеми остальными. Бумажки были смешаны в кучу, и первой была вытащена бумажка с именем Мюльреди. Бравый матрос даже подпрыгнул от радости.
— Я готов, сэр! — оказал он.
Гленарван крепко пожал ему руку. Затем он вернулся в фургон, оставив Джона Мангльса и майора на карауле.
Элен, узнав о принятом решении, одобрила его. Она обратилась к Мюльреди со словами, которые до глубины души растрогали смелого моряка. Надо признаться, что случай выбрал действительно удачного гонца: Мюльреди был храбр, силён, умён, находчив и неутомим. Отъезд его был назначен на восемь часов вечера. В это время уже было темно. Вильсону пришла в голову удачная мысль заменить предательскую подкову с трилистником обыкновенной подковой, снятой с копыта одной из павших лошадей.
Таким образом, каторжники не смогут ни распознать следов Мюльреди, ни преследовать его, так как лошадей у них не было.
В то время как Вильсон занимался перековкой лошади, Гленарван обдумал приказ Тому Аустину и попросил Паганеля написать письмо под диктовку, так как раненая рука не позволяла ему самому держать перо. Учёный, поглощённый какой-то идеей, казалось, не замечал ничего происходящего вокруг. Надо сказать, что Паганель уже успел забыть все неприятные происшествия этого дня и мысли его целиком были заняты новым анализом злосчастного документа. Он на все лады повторял его содержание, стараясь извлечь из него новый смысл.
Поэтому он не сразу понял просьбу Гленарвана, и тому пришлось повторить её.
— Ага, ага… — ответил, наконец, учёный. — Я готов.
И он машинально теребил в руках свою записную книжку. Затем, вырвав из неё белый листок бумаги и вооружившись карандашом, он приготовился писать.
Гленарван стал диктовать: