Дети Лавкрафта

– Никакой экзотики. Я в Столице, на своей любимой улочке, пью. Собачье дерьмо и грязь по колено. Жужжание мух заглушает рыночные крики и эту чертову языческую музыку труб, какую наяривают пришедшие с Востока. – Хэнд вздохнул и отбросил в сторону пустой винный мех. К концу дня он сидит прямо, и руки его ничуть не дрожат. – Не адские ли это видения, поджидающие нас?

– Странное представление об аде. Никакого ужаса. В скальпах у меня недостатка никогда не было, а клинок у меня вечно отточен. Снятие скальпов в тишине, наступающей за воплями и воинственными кличами, успокаивает. Умиротворяет, как разведение садика для вечности.

– Что-то, видать, тебя гложет. У меня фляжка бездонная. Жужжание мух, оно и впрямь убаюкивает.

– Держи!

– Ух ты!

Тем временем Лохинвар снится чистая, безграничная пустота и слышится невыразительный металлический голос ее матери, окликающий издалека и ведущий отсчет.

Убойная песнь

Кролик Аббат взрывает свою священную ручную гранату.

В пиршественном зале взрывается звезда, и то огромное, невидимое, что смыкало Великую Тьму и земную реальность, разлетается с громовым грохотом. Цепь замкнута: твое подключение к Пустоте мгновенно нарушено, и ты выходишь из строя. Плоть тает на твоих костях. Кровь хлещет из твоего прохудившегося трупа, как струя пара из кипящего чайника. Скелет твой разлетается в прах, оставляя орнамент на колонне. Ты – материальная проекция вечной тьмы, а потому умереть в обычном смысле не можешь, так что ты попросту перестаешь существовать, как подборка связанных частиц.

Ты – маска плоти, вырванной и отторгнутой. С уменьшением основы ты ввергаешься в состояние дремлющего призрака, вновь и вновь переживая величайшее свое поражение в неясных и обрывочных снах. Худшие из этих снов едва не пробудили тебя. Это дни, когда неурочные бури крушат Скалистые горы, когда текут багровые потоки, а землетрясения вызывают оползни, утихая, только когда ты вновь погружаешься в глубокую дрему.

Сегодня, впрочем, приносится жертва…

Флитвуд, последний из неистовых лизоблюдов, порхает через парапет сквозь дыру в стене и умирает у твоих ног от истечения всех телесных сил. Его тепло извергает тебя из длившегося годами оцепенения. Телесная твоя форма застыла пятном плесени на колонне. Форма этого пятна отпугивает диких зверей и устраивает время от времени тщеславным расхитителям гробниц ночи ужасов, прежде чем один из твоих уменьшившихся числом палачей не прикончит их во время сна на тайных стоянках в пределах владений.

Мелодраматическая кончина Флитвуда колет тебя в самое сердце (которое бьется раз в две недели) и заставляет его сокращаться чаще. Связь с большим в тебе самом все еще утрачена. Ты чувствуешь Пустоту и ее голод так, как чувствовал бы запах дыма или различил бы пожар. С того рокового ужина существование большего в тебе свелось к абстракции наподобие того, как сводятся к ней проблемы экзистенциализма для любого смертного философа. В отличие от монахов и книжников ты владеешь доказательством того, что непостижимые ужасающие космические силы пришли в движение. Ты и есть это доказательство. Возможно, после вечности рабства и ты тоже свободен.

Рассвет скор. Струйки испарений вьются над трупом Флитвуда. Они скручиваются в призрак недавних воспоминаний Урской летучей мыши. Ты зришь призрачные обличья приближающихся врагов. Двое мужчин, серые и дряхлые, но все ж грозные в своей ненависти и уверенности в собственной правоте. Девушка напоминает свою мать. Конь слегка прихрамывает: ему ненавистен пьяный рыцарь. Пугает тебя только пес. Однако, учитывая его дряхлость, он наверняка не слишком опасен.

Трещина пересекает колонну, резкая, как твоя усмешка. Разлетаются куски штукатурки.

Полное проявление требует подпитки. Хоть тело твое временно и рассеянно, чудовищный запас силы воли никуда не делся. Ты всю ее вкладываешь в сверхъестественную мелодию. Убийственная песнь. Тихая, нежная, пока не подберутся тараканы. Резче, пронзительнее – и тогда появляются грызуны. Ты уминаешь все их воинство. Клочки шкурок и ссохшиеся оболочки образуют разворачивающийся ковер смерти.

Да, куча крыс, летучих мышей и тараканов отдают всех себя, прежде чем ты восстанавливаешься до тени былой своей славы. Вот оно, возвращение из мертвых, уже близко, и ты готов к этой ночи.

Замок Крови II

Развалины замка Барона Нужды вросли в склон горы Моуот. Центральная башня, часть внутреннего двора и главное здание стояли целехонькими – остальное же рухнуло и густо заросло хилым боярышником и рощицами кривых кедров и берез. Человечьи черепа украшали кусты, словно бусы, продернутые сквозь ветки засохшего святочного дерева.

– Веселенькие дела, – выговорил Боуви.

– Гробокопатели и разбойники стали редкостью в этих горах, и теперь мы видим, почему, – сказал Хэнд.

– Люди это место стороной обходят. В самом что ни на есть сердце их племенных земель до того, как Империя захватила горы. И все ж Первые Царства не желают требовать его обратно.

– Империя все портит, да? – произнес Хэнд безо всякой иронии.

– С этим не поспоришь.