– Всем доброе утро. Я Хайди Хэлленбах, и это «Точный выстрел».
Я лучезарно улыбаюсь в камеру, рассказывая о том, что творится в стране. За стенами нашей студии бушуют ураганы насилия, в ее стенах – красно-бело-синяя цивилизация. А я одновременно и здесь, и в вашей гостиной: знайте, что мы сейчас вместе. Мы – это добропорядочные граждане, шокированные разгулом обезумевших толп.
Джиа сигналит: снято. Ее камеры отъезжают, запускается реклама, я расслабляюсь. Джесси и Антуан подскакивают, чтобы освежить мой макияж, пока крутится тридцатисекундный ролик «Кислотоснижающий чай для вашего животика». За ним последуют «Принглс-нью» и «Сатэй улучшенный по-ранчерски», а потом какой-то роскошный внедорожник, фильтрующий воздух для вашей семьи до одного микрона.
Когда Джесси и Антуан заканчивают, я встаю и подхожу к окнам студии. Далеко внизу протестующие уже при деле, маршируют взад-вперед перед зданием «Мэйдон-медиа-тауэр».
Соня Эгарвал, продюсер, присоединяется ко мне:
– Рановато они сегодня начали.
– Что может быть приятней запаха слезогонки поутру?
Соня не терпит протестунов, а вот для меня они родственные души. Им хочется внимания, как и мне. Как и нашим рекламодателям. Всем хочется внимания. Видите, как эти люди вышагивают? Как перекрывают движение? Как рьяно размахивают своими плакатами? «Посмотрите на меня! Посмотрите на меня! – вопиет каждый. – Я имею значение!»
Ну конечно, все вы имеете значение. Если бы дело обстояло иначе, не взлетели бы так мои рейтинги.
– У тебя еще есть тридцать минут, – подсказывает Соня.
А то я не знаю, сколько у меня минут? Я в этом деле уже пятнадцать лет. Но Соня добилась своего высокого положения не потому, что помешалась на контролировании. Да, она украдкой проверяет мой макияж даже сейчас, но это все-таки ближе к материнской заботе.
Она машет Джесси и Антуану:
– Блеск. На щеки.
Антуан припудривает меня еще раз. У него веселое лицо: мы оба знаем, что это скорее ритуал, чем необходимость. Джесси укладывает мои длинные светлые волосы, слегка оттягивает полы жакета, чтобы лучше выглядела блузка.
– Дай-ка посмотреть. – Соня разворачивает меня к себе, тоже поправляет мои волосы, разглаживает жакет. – Ну вот, теперь ты идеальна.
Внизу продолжают скандировать и маршировать. Протестующие заметно возбуждены. И Соня права, они заявились рано.
– Когда ты подходила к зданию, тебе не показалось, что толпа сегодня больше? – спрашиваю я.
– Я шла по тоннелю, – отвечает Соня, сосредоточившись на карандаше для глаз и туши для ресниц. – Ни хрена оттуда не видела. Замри. – Она выщипывает ресницу.
Тоннель соорудил Донован, директор нашей сети, несколько лет назад, когда сотрудники стали ежедневно подвергаться нападкам. Теперь мы чередуемся. Малая группа входит через укрепленные фасадные двери на виду у пикетчиков, но большинство идут по частному тоннелю, который тянется через три квартала, под улицами и линиями метро Манхэттена, а оказавшись в недрах «Мэйдон-медиа», они поднимаются по лестничным маршам, точно выбравшиеся из канализации крысы, и наконец, набившись в наши скоростные лифты, взмывают в облачную студию, откуда мы рулим эфиром и ежедневно мечем репортажи, точно молнии, на американские экраны.
Я обращаюсь к Джамалу Мерсье, моему стажеру:
– Эй, Джамал! Ты сегодня с улицы входил?
Джамал спешит ко мне, держа перед глазами планшет. Он симпатичный чернокожий парень с вечно озадаченным выражением лица, в основном потому, что это я его озадачиваю. К нам он пришел из Северо-Западного университета, получив степень магистра журналистики, и теперь работает бесплатно на испытательном сроке.
– Толпу видел? – спрашиваю я. – Она сегодня больше?
Он выглядывает в окно:
– Больше и агрессивнее. Совсем ополоумели. Понадобилась вся охрана здания, чтобы обеспечить мне проход.
Внизу кишит народ: протесты, контрпротесты. Дальше на улицах уже формируются шеренги полицейских – толпу будут оттеснять от здания.