Дети новолуния [роман]

— Испугался, друг мой, так испугался, что испуга того надолго потом хватило. С ним-то я горы своротил, вишь ты, луну в бараний рог скрутил, а без него так, глядишь, и сидел бы в Новосибирске, газеты выписывал. — Старик вздохнул и поинтересовался ворчливо: — Это не так, то не эдак. Чего же вы хотите?

— Справедливости.

— Ах, справедливости… — Он даже не усмехнулся. — Желать справедливости так же бессмысленно, как счастья. На свете счастья нет, но всем его хочется. И два дерева под одним небом не растут одинаково: одно цветёт, а другое чахнет.

— А меня больше не удивляют ваши убеждения.

Опять, с каким-то даже жгучим интересом, Скворцов уставился в затылок президента. Коротенький бобрик на нём мелко ершился и перекатывался на крупных волнах из двух или трёх могучих складок, отчего создавалось впечатление некоего излишка обтягивающей череп кожи, как это бывает у породистых гладкошерстных собак. Викентий Леонидович ощутил прилив дурноты то ли от вида этих складок, то ли от ненависти к ним, то ли от перевозбуждения, то ли от всего совокупно. Оставалось подойти и нажать на спусковой крючок и всадить пулю в этот царственный хребет, но что-то мешало, какая-то явная недоговорённость, а может, недоведённая до верного градуса торжественность, приличествующая казни. Кулак, сжимающий пистолет, весь измок внутри, и пот тонкой струйкой стекал из него под рукав.

Между тем пальцы президента стали стягиваться в кувалды, как их любили называть заграничные борзописцы, описывая московского владыку, шея напряглась, лицо налилось кровью, в глазах возник блеск, характерный для разъярённого медведя. Не успел Скворцов раскрыть рот, как кувалды обрушились на подлокотники.

— Мер-зав-цы! — сквозь зубы прорычал вдруг президент в знакомой тональности, от которой у многих когда-то сводило дыхание. — Если бы я знал! Мерзавцы! Мерзавцы! Они окружили меня глухой стеной, упрятали в каменный мешок! Они кормят меня с вил и смеются надо мной, когда я этого не слышу! О, если б я знал! Ложь, кругом одна ложь! — Точно Голем, тяжело поднялся на ноги и повернул к Скворцову своё каменное лицо с выдвинутой нижней челюстью. — Но почему вы не привели меня в зал суда? Почему? Вы же помните, как сажали за липовые цементные подряды — прямо из кабинетов, бригадами! Вы помните Сосновского с этой его программой центра, которого чуть не отправили валить лес по налоговым статьям вместе со всей компанией! И значит, вы знаете! Я выдрал бы этого шофёра осиновыми розгами, выдрал вот этими руками — вот так! так! — вышвырнул его за порог! Я бы свернул башку этому вашему министру, кто бы он ни был, уж поверьте мне! — Он перевёл дыхание и рявкнул на Викентия Леонидовича, который как отшатнулся, так и застыл в этой позе: — Но вы забыли про меня! Попросту забыли — как все!

— Ничего подобного! — с мучительной гримасой на лице взвизгнул Скворцов. — Ну ничего же подобного!.. Да, цементные подряды, да, Сосновский, а ещё — генералы, уличные бойцы, лидеры хун… но при чём здесь это?! Вы путаете меня! Речь теперь не о Сосновском!.. Вы намеренно не понимаете, почему я здесь, господин президент?

Президент, казалось, не слышал его, взгляд его замер и уставился как бы внутрь себя.

— Они у меня поплатятся! — прохрипел он.

— Кто поплатится, кто? Я убью вас, слышите? Вот из этого оружия. Стоило кого-то там сажать, если всё пошло коту под хвост! Вам самому-то не стыдно? Вот пистолет. Вы что, не видите?

— Вижу, — вдруг ответил президент, не переменяя ни позы, ни взгляда. — Пистолет вижу, а воли — нет, не вижу. Давно пора выстрелить, мой друг. А не превращать в водевиль собственное горе.

— Ах так! Хорошо. Я выстрелю… Может быть, даже сейчас… Не надейтесь уйти от ответа. Но прежде я всё же договорю. — Он опять достал платок и промокнул лоб. Волосы на голове стояли дыбом. — Всё это вы… вы сами… ваша… Господи, у меня голова идёт кругом.

— Выпейте воды.