Дети-одуванчики и дети-орхидеи

Однако за многие годы обоснованность каждого из этих методов была подтверждена в той или иной степени. Сейчас даже появились вполне уважаемые ученые, которые изучают стресс, иммунитет и заболеваемость, проводя серьезные эксперименты с участием людей и животных. В духе ранних исследований Уолтера Кеннона, посвященных влиянию стресса на физиологический гомеостаз (равновесие или благополучие) организма, такие ученые, как Лоуренс Хинкль, Ганс Селье и Гарольд Вольф, начали систематически изучать связь «стрессовых событий жизни» с острыми и хроническими заболеваниями, равно как и зависимость физического заболевания от душевного расстройства. Другие, например Роберт Адер, использовали мощные экспериментальные средства, чтобы рассмотреть, зарегистрировать и измерить то пагубное влияние, которое стресс оказывает на иммунную защиту человека и животных, делая хозяина более уязвимым к воздействию бактериальных и вирусных возбудителей. Таким образом постепенно накапливались обоснованные научные доказательства (в основном полученные при изучении взрослых пациентов) того, что стресс и неблагоприятные события в той или иной степени влияют на предрасположенность человека к острым и хроническим заболеваниям.

На фоне этих скандально новых представлений мы с коллегами задумали исследование, которое специалисты по инфекционным болезням Института детского развития при Университете Северной Каролины проводят в отношении респираторных заболеваний. Мы предложили изучить возможную роль семейных стрессоров в качестве факторов риска респираторных заболеваний у детей дошкольного возраста. Надо отдать должное педиатрам в 1975 году – этот проект одобрили. Мы приступили к работе с огромным энтузиазмом и без малейшего представления о том, куда мы идем.

Мы внимательно изучили данные 58 детей дошкольного возраста из Чапел-Хилл. В основном это были афроамериканцы, одинаково бедные. Мы просили их родителей вспомнить недавние волнующие «жизненные изменения», например развод, смерть бабушек и дедушек, финансовые проблемы, и периодически обследовали детей в поисках клинических и лабораторных признаков респираторных инфекций. Многие беседы врезались мне в память. Потягивая сладкий южный чай, я разговаривал с родителями в мрачных душных гостиных, где воздух освежал только переносной вентилятор. Когда дети подхватывали инфекцию, мы брали из носа ребенка посев для выделения бактерии или вируса и тщательно оценивали тяжесть заболевания, используя опросный лист с перечнем симптомов и физических признаков.

В 1977 году мы опубликовали статью в журнале «Педиатрия» и сообщили результаты своего годового исследования. Выяснилось, что семейные стрессоры были важным прогностическим фактором и для средней тяжести, и для средней продолжительности респираторных заболеваний. Мы составили список пунктов «семейного распорядка», который, как предполагалось, мог уравновесить последствия стрессовых изменений. Оказалось, что воздействие стрессовых событий в семье на тяжесть и продолжительность болезни ослабевало, если родители и дети придерживались неизменного, установленного порядка. Иными словами, последствия стресса были не такими выраженными у тех детей, в чьей семье сохранялся предсказуемый, неизменный повседневный распорядок.

Это первое опьяняющее погружение в эмпирическую науку и изучение новой гипотезы оказало неизгладимое влияние на мою личность и воображение. Хотя изначально я намеревался вести традиционную жизнь практикующего педиатра в малообеспеченном районе (и это намерение горячо разделяла моя молодая невеста), я внезапно обнаружил, что некое течение несет меня прямо в объятия академической медицины, в область создания знаний, а не их использования. Меня влекло к жизни в самой гуще зарождающейся науки о том, как социальные и эмоциональные впечатления детей влияют на их физические тела. Годы спустя, вспоминая, как моя карьера набрала уже не зависящий от меня момент движения, я часто вслух размышляю со своими студентами и практикантами о появлении моего лозунга: «Твоя жизнь – не твое дело».

Ранние исследования проблемы «шума»

Вот так, мало-помалу, я погрузился в медицинскую жизнь, о которой и не мечтал. В нее меня привело легендарное предвидение южноафриканского эпидемиолога, проблески новой науки о медицине разума и тела, а также ранний и увлекательный опыт первого собственного исследования и получения первых результатов. С этого момента я пытался делать то, что должны делать все молодые исследователи: воспроизводить свои данные, чтобы убедиться в том, что они не случайны.