Дети павших богов

Я выдвинулась из-за шкафа. Эта комната была опрятнее Максовой, не такой захламленной. Сейчас я проклинала себя за то, что так хорошо прибрала ее в прошлый раз. Бесшумно ступая, я вышла на середину комнаты. В прислоненном к стене ростовом зеркале виднелись красные тени от фонарей на стенах, мебель и мое залитое кровью лицо.

Я развернулась, оглядывая комнату. Никого.

Тогда я снова повернулась к зеркалу.

И снова комната отразилась в нем, освещенная фонарем: все было видно, только мое лицо скрывала тень.

Боги, пожалуйста, пусть у меня получится!

С этой короткой молитвой я грохнула об пол зажатый в руке пузырек. И выплеснула все, что имела, каждую каплю сохранившейся во мне магии, все свое отчаяние, все осколки силы, увеличенные этими волшебными чернилами, – все, все, все я вложила в последние линии стратаграммы.

Краем глаза я видела, как мое отражение устремилось к стеклу.

Отданная магия рванула меня болью – всю хранившуюся в чернилах силу я вбила в одну-единственную стратаграмму.

В одно заклинание, которое разбило все стекла в доме – все зеркала и окна разом.

Грохот разорвал воздух надвое.

Рубаха облепила мое потное тело. Голова шла кругом. Упав на четвереньки, я поползла к зеркалу. Осколки стекла впивались в руки – зеркального стекла и оконного, они все перемешались на полу.

Две костлявые, распадающиеся ладони удержались за края зеркальной рамы, словно хотели вытянуть себя из нее, но теперь они висели в пустоте.

– Ну, ты даешь!

Я оглянулась. Макс привалился к дверному косяку, вторые веки закрыты, голубые глаза смотрят спокойно и устало. Ран не видно, но заметно, что выжат до капли. Мне попались на глаза его ладони. Черные.

Я поднялась на ноги:

– Надо уходить. Не знаю, убито оно или…

Голос мой заглушили странные звуки. Началось тихо, но становилось все громче и громче.

Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Мы дружно оглянулись на выбитое окно – как раз когда в отверстие хлынули птицы.

Брань Макса утонула в шуме крыльев, в оглушительном, накатившем волной шелесте. Оба мы приготовились защищаться, но птицы обогнули нас, пролетели мимо, сквозь спальню, в коридор, и скрылись за другим окном.

Шум понемногу затих.

Когда я снова открыла глаза, Макс смотрел на мои руки:

– Что это?

Я посмотрела тоже. Только что ладони были пусты, теперь в них лежали два листка пергамента.

Я развернула первый. Пустой. Потом проступили слова:

Ты в великой опасности.

Они идут за тобой.

И, хуже того, за твоими людьми.

Макс сдавленно выругался, и я невольно с ним согласилась.

Не медлите. Воспользуйтесь стратаграммой на втором листе. Я объясню.

– Да ни в жизнь! – выдохнул Макс.

Словно услышав его, проступили следующие слова:

Я не могу заставить вас верить.

Но за вами придут через секунды.

А вы нужны своему народу, чтобы предотвратить худшее.

– Не понимаю, – буркнула я.

– Потому что бред, – пробормотал Макс, тихо фыркнув. – Полный бред.

Он был прав. Бред.

Но тут что-то глухо стукнуло, и мы разом вскинули голову.

Зашумело – будто ветер прошел по лесу. Гул нарастал, нарастал. У меня волосы встали дыбом. Я знала, что это. Чуяла их приближение.

– Надо уходить, – сказала я.

Уронив на землю первый пергамент, я схватилась за второй. На нем была изящная стратаграмма.

– Ты справишься? – спросила я, помня, как он сейчас слаб.

– А то как же, – проворчал он и сгреб меня за руку.

Длинные черные пальцы вцепились в дверную раму. В проеме показалась безликая голова. В доме разгорался пожар. В коридоре обрушилась горящая балка.

Это было последнее, что мы увидели, уходя.

Глава 64 Эф

Нам приходилось спешить, поэтому я опять глотнула крови Ишки. Теперь это далось легче. Я полностью превратилась в птицу – а это проще, чем частичное превращение, которое я выполнила в Доме Тростника. Ростом я сильно уступала Ишке, и ощущение полета мне поначалу не понравилось. Если сидни для чего и не созданы, так это для воздуха – мы всю жизнь проводим под камнем.

Однако стоило привыкнуть, я оценила свободу. Если солнце падало под верным углом, крылья держали надежно и воздух мне помогал, я чувствовала себя такой свободной и невесомой, что забывала лица умирающих: Кадуана, Сиобан, Ашраи. Забывала предательство отца, позор своего происхождения и даже то, что, очень может быть, направлялась навстречу смерти.

Ишка в пути почти не заговаривал, даже на привалах. Винить его не приходилось, и я не жаловалась. Что изменят слова?

Встреча была назначена на острове вдали от земель фейри – дальше, чем мне приходилось бывать. Остров лежал так далеко к югу, что нам пришлось пересекать владения людей. Весь предпоследний день пути мы летели над морем, отчего у меня, неуверенно державшейся в воздухе и страшно усталой, сводило живот. Плавать я не умела – да если бы и умела, наверняка не успела бы принять подходящий для плавания облик. Упадешь – утонешь, и все тут.