Дети павших богов

– Я считал подобное невозможным, – продолжал я. – Наверняка невозможным для магии вальтайнов или солариев. Никто из них не может так распоряжаться жизненной силой. Да еще в таких неопределенных рамках? – Я покачал головой.

– Оно и невозможно…

Я уже готов был облегченно вдохнуть, когда Эомара договорила:

– Для традиционной магии. Однако…

– Однако?..

– Но возможно для… магии фейри.

Я фыркнул:

– То есть опять же невозможно. Поскольку все фейри вымерли сколько там, лет пятьсот назад?

В темных глазах Эомары заискрился безмолвный смех.

– Ну-ну, Максантариус. Нельзя же быть таким легковерным.

Противно признать, но она была права. Я моргнул – вторые веки, как всегда бывало в таких случаях, стали на миг заметными, в который раз напомнив, сколько в мире непостижимой для меня магии.

– То есть ты думаешь, они еще существуют?

– Разное говорят. – Она пожала плечами. – Кто не слышал этих разговоров? Но если и вымерли – напряги воображение. Люди всего несколько веков как овладели магией. Она для нас еще в новинку. Мы очень многого не знаем.

– Например?

– Например, о ее сочетаемости. О сочетании магии вальтайнов, солариев и фейри – оно может оказаться совсем не похожим на исходные. – Она дернула бровью. – Может получиться что-то четвертое, нами пока не открытое.

Четвертая магия. Вроде Решайе. И той магии, которую он оставил во мне после себя.

– Если такая и бывает, – сказал я, – обычный человек не сумел бы ею повелевать. Как вальтайн не может овладеть магией солария, и наоборот.

– Для такого пришлось бы черпать глубоко. Безусловно, это несет значительный риск безумия или заражения острой формой а-марила.

А-марил… отравление ядом магии. Очень неприятная смерть.

– Но это не значит – невозможно, – продолжала Эомара. – В сущности, для умеющего видеть на свете очень мало невозможного.

Я фыркнул. По мне, лучше не «видеть». Насмотрелся всякого с избытком, а вообразить мог много худшее. Да и Эомаре ее «видение» принесло только беды. Слишком хорошо она видела, а в Орденах мало кому нравились призраки, сопровождающие ее прозрения. Ее никогда не поддерживали в ее изысканиях – ни деньгами, ни морально. Между тем я мало знавал таких блестящих умов, как у нее.

Сейчас она откинулась в кресле и припала к бокалу, явно наслаждаясь широтой открывающихся возможностей.

– Подозреваю, – сказала она, – что это всего лишь вопрос цены.

– Цены?

– Любая магия отнимает силы. Что очевидно для всякого, кто хоть раз ее применял, не так ли?

– Безусловно.

– Итак, бесспорная истина: всякая магия имеет свою цену. Вообрази, что цена некоего заклятия стремится к бесконечности. Применение такой магии не просто вызовет жуткую головную боль, а отнимет жизненную силу. Столько, что приводит к смерти. Это, знаешь ли, не просто двойственность. Граница между жизнью и смертью – не линия, а пропасть. А такое заклятие тянуло бы силы из глубины куда большей уровня обычной магии – оттуда, где нет никаких правил.

Она помолчала, соображая.

– Довольно мерзко звучит, да? Какая отвратительная мысль: создание таких чар обошлось бы в немыслимую цену. Подумать только – пожертвовать немалой частью самого себя ради того, чтобы утащить с собой в смерть другую душу!

В самом деле – только подумать…

У меня пересохло во рту. Я шел сюда в отчаянной надежде услышать от Эомары, что такое невозможно. Потому что, если она называет что-то невозможным, оно невозможно и есть. Но уже на пороге ее дома я сознавал в глубине души, что это было бы слишком просто. И сейчас она высказывала то, что я сам знал, только не хотел верить.

– И как такую разрушить? – спросил я.

– Ну и вопрос! – Эомара вздернула брови. – Как нарушить договор крови?

Я выдохнул сквозь зубы.

– Вот именно, – усмехнулась она. – Не скажу, что невозможно, но адски трудно. Чем ломать зубы, лучше попытаться как-нибудь обойти.

Видно, моя тревога открыто отразилась на лице, потому что Эомара вдруг нахмурилась и склонилась ко мне:

– Ты мне скажи, Макс, это чисто теоретический вопрос?

Я молчал. Видно, этого ей хватило.

– Прости, но точнее ответить не сумею. Подумай, не обратиться ли тебе к Вардиру.

Я вскинул на нее глаза:

– Только не это!

– Знаю, ты не одобряешь его образа действий, однако…

– Не одобряю… – Я зашипел, тряхнул головой. – Надо же такое сказать!

– Всего лишь предлагаю. – Она пожала плечами. – Он может знать о таких делах больше меня.

– Этот несчастный безумец еще жив?

Эомара послала мне странный взгляд:

– Макс, он в Илизате.

Это прозвучало так, словно она почти жалела меня за невежество, и в каком-то смысле Эомара была права: в Илизат отправляли так редко, что слухи о подобном событии распространялись по Орденам быстрее лесного пожара. Но ведь я почти десять лет после войны провел либо в пьяном бесчувствии, либо в отрыве от мира. Многие новости прошли мимо меня. А единственный, кто связывал меня с внешним миром, – Саммерин, – если бы и знал, ни за что не заговорил бы со мной о Вардире.

О человеке, на чьей совести был Решайе.

– Нет. – я покачал головой. – Нет ничего такого, ради чего бы я к нему обратился.