Дети павших богов

– Семь небес, что за гнусная вонь?

Гулкий бас Ашраи раскатился по лагерю. Я поневоле согласилась – трудно было не согласиться. Мы вернулись с охоты, а Сиобан с Ишкой принесли дрова для костра. Взглянув на их наморщенные носы, я поняла, что все мы думаем об одном.

Мы удивленно таращились друг на друга. Потом мой взгляд задел палатку Кадуана на дальнем краю лагеря.

– Кадуан? – позвала я.

– Ш-ш, – предостерегающе подняла палец Сиобан.

Когда все смолкли, я услышала – странные звуки из леса.

– Кадуан? – снова крикнула я.

Ответ донесся из-за деревьев:

– Я здесь!

Я проломилась сквозь кусты на маленькую поляну…

…и чуть не подавилась рвотой.

Ругательство вышло у меня скомканным – страшно было открыть рот, чтобы не расплескать содержимое желудка.

За мной подоспели остальные. Ашраи выбранился громче моего, заглушив возглас Сиобан.

Оглянувшись на нас, Кадуан утер лоб ладонью Его лицо испещрили мутно-пурпурные пятнышки.

– Знаю, – сказал он. – Неприятно.

– Неприятно? – вырвалось у меня.

Прокляни Матира! Перед ним на подобии стола распростерлось – вскрытое! – тело. Вспоротое от горла до пупа, в разрезе, как грибы, топырятся кишки и плоть – такая же тускло-лиловая. Лицо прикрывал клочок белой материи, но сальные щупальца золотисто-рыжих волос свисали со стола.

– Чем это, – в мертвенной тишине проговорил Ишка, – ты занимаешься?

Мы все думали об одном: он сошел с ума. Да и кто мог бы его винить?

Потом я осознала, что вижу. Тело на столе изуродовал не только разрез на животе – у него и конечности были перекрученные, узловатые, и кожа сероватая и какая-то оплывшая.

– Оно из Дома Тростника, – поняла я.

– Она, – кивнув, уточнил Кадуан. – Одна из фейри, погибших в Доме Тростника. Да.

Зажав нос ладонью, я шагнула ближе. Вблизи тело выглядело еще… страннее. Я видала немало мертвых изуродованных тел. И знала, как выглядят внутренности обычных фейри.

А здесь… все было не так. Слишком серые, слишком… бесформенные.

– Чем ты занимаешься? – строже повторил Ишка.

– Нам нужно понять. – Кадуан не сводил глаз с того, что лежало на столе. – Я надеялся, что ошибся.

Его взгляд мельком встретился с моим, и я увидела в нем чистый ужас.

– Это женщина-фейри. Или была ею. Теперь нет.

– Не понимаю, – подала голос Сиобан. – Понятно, что-то случилось с…

– Не «случилось». Это наследственные изменения. – Он отступил от стола, тряпкой вытер руки. – Ее кровь загрязнена человеческой. И еще чем-то. Какой-то магией. Определить ее я не могу, но…

Он хмурился, будто не замечая, что прервался на середине фразы.

– Что это значит? – тихо спросила я.

Ужас собрался во мне комом под ложечкой.

– Кто-то пытался превратить ее в нечто иное. В какую-то… помесь.

Кадуан снял ткань с ее головы, открыв потрясающе красивое и одновременно тошнотворно ужасное лицо. Перемена черт была почти неуловима, лицо словно расплывалось, не даваясь взгляду. Бледная кожа припухла, под ее лоснящейся поверхностью проступали темно-лиловые сосуды.

Я даже не сумела бы сказать, что с ней не так. Но тяжело было смотреть на это лицо, принадлежавшее тому, кто когда-то любил, улыбался, смеялся, теперь непоправимо испорченное.

– Зачем? – выдохнула я. – Зачем такое делать.

– И как? – добавила Сиобан. – С целым домом. Всех сразу.

Кадуан покачал головой. Он опять смотрел на труп.

– Не знаю.

– Может, это такое оружие? – спросила я. – Чтобы разом всех убить?

– Убить можно было проще, мне ли не знать. Нет, чего бы они ни добивались, думаю, их постигла неудача. – Он ножом указал на раскрытые внутренности тела. – Прошло всего несколько часов, а тут все разлагается. Тело ссыхается на глазах. Ее отравила собственная кровь. Она не нами убита. Я нашел ее под стеной, куда не добрался огонь. Кажется, она захлебнулась в собственных растворяющихся органах. Постепенно.

Говорил он спокойно и ровно, но костяшки сжатых на рукояти ножа пальцев побелели.

– Не думаю, – сказал он, – чтобы люди добивались вот этого. Полагаю, их опыт не удался. Они стремились не уничтожать – создавать. А то, что мы сейчас видим, – это фейри, застрявшая между тем и этим. Как Эф прошлой ночью. – Он метнул на меня горящий яростью взгляд. – Здесь сама земля испорчена. И не говорите, что вы этого не чувствуете.

Я чувствовала – порча просочилась до самых недр земли.

– То, чем они занимались, их самих тоже губило, – продолжал он. – Неподалеку от этого я нашел тело человека – так же изуродовано, обезображено. И сохранилось хуже этого. Там взять было нечего.

Ишка протяжно выдохнул сквозь зубы:

– И что мы узнали нового? Что люди не знают жалости? Это не новость.

– Многое узнали. И могли бы узнать еще больше, если бы не спалили город, не обследовав прежде.

Взгляд Ишки стал жестким.

– Ты говоришь, они пытались что-то создать, применяя магию фейри, – заговорила я. – Сплавляя человеческую магию с нашей. И…

Я прочистила горло. Следующее слово слишком походило на брошенное в меня всего несколько часов назад.

– Ты говоришь… о порче.

– Думаю, да. Но я еще не разобрался зачем и как.

– Такая магия кощунственна, – проворчал Ашраи. – Ни один мудрец-фейри не стал бы изучать подобную.