– Ошибка, – сказала я, подняв кинжал. – Я вернула себе нож.
– Пожалуй. – Он прищурился. – Однако ты выглядишь безоружной.
Я и чувствовала себя обезоруженной. Как бы ни стискивала пальцами сталь.
Я прокашлялась.
– Отпусти, пожалуйста.
Он послушно, легко отскочил, дал мне подняться на ноги. Не глядя на него, я принялась отряхивать пыль и сухую листву.
– Я напишу отцу, – проговорила я, не поднимая глаз от запачканного рукава. – Внушить ему твои взгляды не сумею, но могу высказаться за поездку в Нираю.
«Только он слушать не станет, – прошептал мне тихий внутренний голос. – А только утвердится в худшем мнении о тебе».
Все равно. Обернувшись, я увидела в глазах Кадуана что-то похожее на гордость. В уголках губ таилась легкая усмешка. Такое восхищение, будто я поступила правильно.
Так что, вернувшись к себе в палатку, я достала письменные принадлежности и пергамент и принялась тщательно выводить буквы. Я описала отцу, какой ужас нашли мы в Доме Тростника, и пересказала подозрения Кадуана.
Перед заключительными словами мне пришлось собрать все силы.
Я еще помешкала. И добавила:
Перо зависло над пергаментом. Страшно хотелось вычеркнуть последние слова, заменив их другими, которые пришлись бы отцу по душе, – заверением, что только традиции сидни смогут нас спасти.
Вместо этого я подписалась, сложила письмо и запечатала его, как и затаившийся в душе разброд.
Глава 27
Макс
Вернувшись в таверну, я застал в нижнем зале странную тишину. В глаза бросились знакомые светлые кудри. Моф сидел за столом над почти опустевшим кувшином жидкого, как моча, меда.
Помогите нам всем, Вознесенные!
Я подошел к нему:
– Вижу, ты отменно провел время.
Моф поднял голову и улыбнулся так, что я невольно закатил глаза.
– Моф, тебе еще лет тридцать не полагается пить в тавернах в одиночку. В твоем возрасте пить не следует вовсе.
– Я был не один. Пока… – Он огляделся, будто только сейчас заметив отсутствие дружков.
– Вознесенные в небесах! Сколько же ты таких выпил?
– Всего два. – Моф гулко прихлебнул из бокала немногим меньше его головы.
– Моли богов, чтобы не оставили тебя утром, – вздохнул я и придвинул стул поближе к нему.
Во мне тоже говорило вино. Давненько не случалось так много пить.
По лестнице в глубине зала шумно сбежала служанка, протолкалась к другому слуге и жарко зашептала ему в ухо.
Я тупо разглядывал их, и между бровями у меня собирались морщины.
Даже сквозь пьяный туман я видел – что-то не так. У служанки был ошарашенный вид, и в шепоте даже через весь зал слышалась паника.
Она обратила к нам круглые, полные испуга глаза.
– Моф, – тихо спросил я, – куда ушли остальные?
– Наверх. – Он пожал плечами. – Спать.
Служанка не сводила с меня глаз. И подняла палец, указав… наверх.
В голове всплыли воспоминания десятилетней давности – о такой же таверне. Где случай свел мои и вражеские войска. Я в ту ночь лишился двоих друзей – просто по несчастной случайности. Неудачное место, неудачное время, неудачная встреча.
До нашей очередной цели отсюда было меньше ста миль. А в Мариату стекались в поисках отдыха и удовольствий солдаты всех армий – их сюда словно притягивало.
Я позволил себе беспечность.
Ради своего дела отбросил бдительность. А ведь до того был так осторожен.
Я встал:
– Моф, поднимайся.
– Зачем? – не понял он.
– Меч при тебе?
У него сразу застыло лицо. Парень кивнул.
– Мы здесь не одни.
Я медленно указал подбородком на лестницу. Моф проследил мой взгляд. Слуги не сводили с нас глаз. В глазах молоденькой служаночки застыл испуг, а старший слуга был слишком опытен, чтобы удивляться. Наверное, здесь такое не в первый раз. Что ни говори, во времена Ривенайской войны в Мериате случалось немало стычек.
Мы бесшумно поднялись по ступеням, свернули за угол.
Прежде всего в глаза мне бросилась кровь. Она растекалась из-под двери, расползалась по половицам.
Я выругался сквозь зубы.
Скосил глаза на Мофа. Оставить его одного или взять с собой, когда почти наверняка предстоит бой? Он еще не видел сражений.
– Останешься здесь.
– Нельзя тебе одному.
– Останься здесь, – повторил я и, не дав ему времени заспорить, пошел дальше.