Дети павших богов

– Должен. Но это потому, что я… – Я выдохнул сквозь зубы. – Потому что я за тебя испугался. Потому что дело просто того не стоит. Никогда не стоило. Сохрани это – то, что сейчас чувствуешь, – сколько сумеешь. И если кто-то тебе скажет, что это стыдно, что сознавать ценность человеческой жизни – это слабость, пошли их подальше. Они пропащие. И их так много…

Мне вспомнился отец: как он говорил со мной, когда я был немногим старше Мофа, как учил, что убивать – почетно, а ничего не чувствовать при убийстве – сила.

Я так давно старался об этом не думать, не сталкивать две враждующие половины себя. Он был хороший человек и хороший отец. Но и он во многом был пропащий. Просто тогда я этого не видел. Да и теперь не хотел видеть. Хотел сохранить память о семье в неприкосновенности, видеть только добрые намерения.

Но этого никому не дано. Как бы я по ним ни тосковал. Как бы их ни любил.

– И я таким был, – пробормотал я. – И десять лет пытаюсь найти дорогу обратно.

Мы долго молчали. Моф моргал, и по щекам у него сползали новые слезинки.

– Я рад, что мы возвращаемся домой, – тихо сказал он.

«Домой». Слово проникло в грудь и засело там. Но для меня Корвиус не был домом, как и Башни и даже затерянный в глуши домишко среди цветов. Домом для меня была пара разноцветных глаз, голос с чужим выговором и сердце, бившееся удар в удар с моим. И я так стосковался по дому.

– Я тоже, – сказал я.

Глава 28 Тисаана

Эслин промучилась еще три дня.

Саммерин помогал за ней ухаживать. Тяжелые раны часто требовали помощи целителей – вальтайнов и солариев. Но Саммерин понимал свой долг шире обычных врачебных обязанностей. Впервые взглянув на ссохшуюся, как труп, Эслин, которая царапала ногтями слепое лицо, он поморщился, постоял немного, потом присел на край ее кровати и больше просто не вставал.

Часто появлялась и Ариадна – она явно была расстроена, хоть и старалась держаться спокойно. Каждый раз, когда сиризенские дела вынуждали ее отойти, она глухо просила Саммерина: «Позаботься о ней, Сам», – и он серьезно кивал в ответ.

Он целыми днями почти не шевелился, не открывал рта. В первую ночь, под утро, я вошла в комнату и поставила на столик у кровати тарелку с едой и стакан воды.

Саммерин удивленно поднял глаза:

– Она не может есть.

– Это тебе.

– О… – Он тупо моргнул, словно и думать не думал о еде. – Спасибо.

Но к тарелке не прикоснулся. Снова уставился на скорчившуюся на постели Эслин. Ее вопли – если это можно было так назвать – приглушились у меня в голове до тихого непрерывающегося стона. Почему-то слушать его было еще тяжелее.

– Вилла говорит, она может выжить, – сказала я.

– Не выживет. А если бы и выжила, пожалела бы об этом.

У него под скулами вздулись желваки – с тех пор, как вошел в комнату, он почти не отрывал глаз от умирающей.

– Это страшная болезнь. Я, когда уходил в армию, надеялся ее больше не увидеть.

Думаю, Саммерину пришлось повидать многое, чего он наделся не видеть.

Лицо его ожесточилось, напряглось каждым мускулом. У него всегда чувства явственно отражались на лице, взгляд всегда был мягким, голос успокаивающим – даже сейчас. И все же…

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила я.

– Хм?

– Я же вижу. – Я коснулась уголка своего глаза. – Вижу, что для тебя в этом еще что-то кроется. Нет, ты не обязан мне рассказывать, можешь ничего не говорить. Если сам не хочешь.

Я просто хотела, чтобы он знал: я вижу. Он столько времени тратил на других. Заслужил, чтобы и за ним присмотрели.

Он ответил слабой улыбкой, но она сразу погасла.

– Знаешь, как вербуют сиризенов?

Я покачала головой.

– Это не их выбор. Выбора никому не дают. Ордена отслеживают особый, редчайший набор магических способностей, и те, у кого они есть, становятся сиризенами. Да, это считается честью. Это приносит деньги, власть, уважение. Но…

Голос у него сорвался, и оба мы перевели взгляды на Эслин – на болезненный, неизгладимый прищур шрамов там, где раньше были глаза.

Можно было не договаривать. «Но вот чем они расплачиваются».

Меня пробрала дрожь. Подумать только: направляясь на Ару, я не сомневалась, что там ждет мир куда добрее нашего. Дура.

Саммерин молчал так долго, что я решила – разговору конец. Но он тихо заговорил:

– Мою подругу так избрали. Она была чуточку слишком взрослой, когда у нее обнаружили нужные способности, – достаточно взрослой, чтобы это стало ударом. Она собиралась уйти из армии. Но тут началась война… – Он сбился, задумчиво поводил пальцем по нижней губе. Саммерин не отрывал глаз от Эслин, но ясно было, что он видит на ее месте другую. – Понимаешь, она была художницей. Поразительный взгляд.

Я коснулась его плеча – молча утешила, как он утешал меня, когда я тонула в невысказанных тревогах.

– Эта битва того стоит, – пробормотала я и кивнула на поднос с едой. – Тебе нужны будут силы.

Он ответил бледной улыбкой, похлопал меня по ладони и потянулся наконец за едой.