Дети Розы

— Понимаю. — Ли положила руку на его шею и не убрала, хотя он никак не отреагировал и не повернулся к ней. — Я приду к вам сегодня ночью. Вы не против? — спросила она как бы между прочим.

— Право, не знаю, — сказал Мендес, словно извиняясь. Показаться грубым — вот уж чего он никак не хотел, и, похоже, она не обиделась.

— Я хочу прийти, — настаивала она.

— Это мне льстит, — сказал он, — но Ансел вам подошел бы больше. Он моложе, уже в бедрах и явно питает к вам интерес. Чего вы, возможно, не заметили.

— Я все заметила.

— Вина? — Мендес вяло попытался сменить тему. — Еще рано.

— Нет, не сейчас.

— Здесь вы спите. Какое потрясающее зеркало, — сказала она.

Мендесу оно тоже очень нравилось. Он даже хотел как-нибудь пригласить местного антиквара, чтобы узнать о нем побольше. Три зеркальные панели были вставлены в необычную позолоченную раму, на которой с удивительным изяществом переплелись полуодетые женщины, дикие звери и неизвестные ему символы. Без сомнения, это была копия какого-то знаменитого изображения вакхической оргии, но впечатление от нее, как ни странно, было целомудренным. Стройные женские тела были отлиты не в похотливых позах, а дикие звери либо дремали, либо мирно потягивались.

— Зеркало досталось мне вместе с домом, — сказал он просто.

— Не может быть. Я бы его запомнила.

— Но это так. Оно здесь было.

— Но кровать-то новая, — сказала она озорно. — С пологом на четырех столбиках. Англия. Ну как у Генриха Восьмого.

Она неспешно разделась и бросила одежду на кресло. Потом двинулась на него как какое-то худющее дикое животное. Мендес почувствовал озноб. Тип был явно не его. Ему нравились груди, бедра, явно очерченная талия. К его удивлению, она опустилась перед ним на колени.

— Что ты делаешь? — Пассивный и несколько обалдевший, он позволил ей снять с него брюки: — Зачем ты притворяешься? — пробормотал он. — Так ты просто хочешь возбудиться.

— И что?

Против воли ее голос — в нем угадывался опыт распутницы — заставил всю кровь хлынуть вниз, к обнаженному и ошарашенному члену. Она нежно держала его между ладоней, словно благословляя тело Алекса. Или околдовывая. Держала у самых губ.

— Ты кто? — бормотал он. — Шлюха? Ведьма?

И рывком поднял ее.

— Стар я уже кататься на каменном полу.

— Неужели?

Но он сжал ее худые плечи. Силы в ней не было. Нести ее было нетрудно.

— Представь, что я мальчик, — зашептала она. — Маленький мальчик. Я лягу на кровать, и ты не заметишь никакой разницы. Бедер у меня нет. Ложись на меня. Прямо на меня.

Длинная белая спина изогнулась. Глаза закрылись. Она застонала.

— Ну же.

— Ради Бога, перевернись, — сказал Мендес.

Она открыла глаза и приподняла голову.

— Предпочитаешь миссионерскую позу? — спросила с усмешкой.

— Не обязательно. Но я уж точно хочу видеть, кого трахаю.

Она засмеялась.

— Это славно. Ты такой славный.

Он неуверенно приласкал ее.

— Нет, грудь можешь не трогать. Она у меня не чувствительна. Эрогенные зоны в другом месте.

И она потянула его руку вниз, в расщелину между ног.

— Здесь меня трогай, мне это нравится. — И с хрипотцой в голосе: — А ты что любишь?

— Ты все так прямо выражаешь, — озадаченно сказал Мендес. — Я не уверен, что вообще тебе нужен. Ты могла бы просто мастурбировать, пока я на тебя смотрю.

— Но зачем? Разве тебе не хочется? — Она приподнялась, опираясь на локоть. — Не волнуйся, я не обижусь. Если ты меня не хочешь, уйду спать в другую комнату.

— Замолчи, — сказал он. — Можешь замолчать?

Потом она лежала на спине, улыбаясь и глядя в потолок, как будто совершила что-то очень важное.

Потный, в неловкой позе, Мендес проснулся менее чем через час от сумбурного сна: он прячется в лесу, белый дождь, шарканье ног, голоса. Варшава пала. Это было ясно. Теперь проблема не в выживании. Звучавшие вокруг голоса были детскими, еще до ломки. Рядом его братья. Они у партизан. Страха нет. Честь им и хвала. Они горят желанием драться. Споры об одном: как драться без оружия.

Свет все еще горел, когда он пробудился от видений. Сильно болел живот. Его мучила отрыжка. Тобайас, чтоб ему пусто было. Он потер живот. Все-таки несварение. Надо встать и найти пилюли. Он осторожно освободил ноги, переплетенные с ногами девушки, потянулся за пиджаком, уныло застегнул его.

Лицо Ли разгладилось. Рот слегка приоткрылся — видно, и она находилась во власти сновидений. Хорошо бы узнать, что ей снится. Торжествует победу? Без сомнения, ей с ним было хорошо. Вспоминая об этом с некоторым недоумением, он поджал губы. Но на спящем лице не осталось никаких следов. Оно казалось непорочным, точно на изображениях юной Девы Марии, воспринимающей Благовещение как несказанное чудо.

Он почесал голову и, глядя на Ли, едва справился с желанием разбудить ее и обрушить на нее нелепые обвинения. А что, если она опять протянет к нему руки? Он снова залез в постель и решительно выключил свет.

6