Дети Шини

— Всё ещё обижаешься за тот случай в лесу? Или на что-то другое?

— Я вот одного только не пойму, ты так хорошо придуриваешься или реально не врубаешься? — он пнул ногой ящик.

— Не врубаюсь, — не могла же я признаться, что мне бы хотелось думать, что я ему всё-таки по-настоящему нравлюсь.

— Ты просто не хочешь врубаться. Ты живешь, как будто внутри своего стакана. И смотришь из стакана. И думаешь только о себе и никогда не ставишь себя на место других. Попробуй хоть раз выбраться оттуда. И тогда тебя ждет множество удивительных открытий.

— Ты говоришь загадками, — пролепетала я, ошалев от такого напора.

— Просто хорошенько подумай об этом. Так ты что-то конкретное хотела предложить или просто пришла глазки строить? — отвернулся и сделал вид, будто ищет что-то на полке.

Он совершенно спутал мои мысли, так что уже не хотелось ничего рассказывать, но назад дороги не было.

— Помнишь, я тебе говорила, что нашла ключ от подвала, рядом с гаражом? Тогда, когда ты просил оставить тебя в покое и не мешать заниматься делами? Так вот, в том подвале полно всяких бутылок: вино, водка и виски. Я подумала, что спиртное — не книги, и его в деревне можно было бы легко обменять на еду и бензин.

Якушин на миг замер, а затем медленно развернулся ко мне, и в следующий момент лицо его озарилось.

— Что же ты молчала-то? Столько времени!

— Ты не хотел слушать.

— Честное слово, Тоня, я сейчас расплачусь, мы четыре дня пытались что-то придумать и вчера чуть не переругались из-за этого, а ты точно с неба упала. В некоторых вопросах ведешь себя хуже Насти и Петрова. Ещё хуже, чем детский сад. Но само по себе предложение очень крутое.

И больше не говоря ни слова, он забрал ключ и тут же побежал рассказывать об этом остальным. Толком даже не закончив разговора, не объяснив, о каком стакане вообще шла речь.

Через десять минут они с Герасимовым и Петровым отправились обследовать подвал.

Мы сидели на ковре перед камином и играли в дурака.

Мне ужасно не везло, в голове постоянно крутился недавний неприятный разговор, и сосредоточиться на игре никак не получалось.

Тогда как Насте, которая не то, чтобы очень быстро соображала, по каким-то непонятным причинам всё время выпадали козыри и, быстро отбившись, она оставалась наблюдать, как Амелин с Марковым по очереди беспощадно обыгрывают меня. Так что в какой-то момент я начала сильно расстраиваться, хотя виду старалась не подавать, однако, судя по регулярным нападкам Маркова и виноватой улыбочке Амелина, это всё равно было заметно.

— Вот, Осеева, — ехидным голосом проблеял Марков, закончив отбиваться от Амелина и выходя из игры, — наглядное подтверждение реального положения дел.

Он гордо задрал голову и вызывающе таращился на меня, тогда как во время игры постоянно щурился и низко нагибался, чтобы рассмотреть достоинства карт и масти.

— Мне за всю игру только один козырь попался, — объяснила я.

И, хотя был мой ход, на руках оставалась одна дурацкая трефовая девятка. Тогда как у Амелина, я не сомневалась, было явно что-то более значительное. Так что я решила доиграть последнюю партию и больше не позориться.

Но только собралась перевернуть лежащую возле колен карту и принять проигрыш, как Марков сказал:

— Да нет, теперь ясно, чего ты столько дней про подвал молчала. Я ж раньше думал, что ты умная.

— Я уже объяснила, почему не рассказывала об этом.

— Но я всё равно не понял.

— А это уже проблема не моего ума.

Марков тут же вперился в меня, точно собирался просверлить глазами в моей голове дырку. Я ответила тем же, и мы так сидели около минуты, играя в гляделки, до тех пор, пока Сёмина не сказала: «Ну, всё, хватит. Надоело уже».

Так что нам пришлось прервать эту молчаливую дуэль, а когда я, собираясь закончить игру, открыла оставшуюся карту, то какое-то время долго и недоуменно смотрела на неё, не веря своим глазам.

То, что было минуту назад девяткой треф, каким-то непостижимым образом превратилось в козырного бубнового туза.

— Вот, блин, — с расстройством сказал Амелин. — Ты выиграла.

Марков ошарашено промычал:

— Странно, мне казалось, у Осеевой нет козырей.

Я заметила, как Настя, сидящая справа от меня, разулыбалась — она-то видела, как Амелин поменял свою карту на мою. Мне тоже стало смешно, что Марков так запросто повелся.

— Вот, ты хитрая, — обижено поджав губы, сказал Марков, — а строила из себя невинность. Но зато теперь я понял. Так и с подвалом было.

— Если ты не прекратишь, то в следующий раз я тебя опять где-нибудь запру, — пригрозила я.

— Перестаньте портить всем настроение, — вмешалась Настя. — Сейчас же уже всё хорошо.

И мы перестали, а в следующей игре Амелин начал так откровенно и глупо поддаваться, что уже ни о каком азарте речи не шло. Мы с Настей только и смеялись над тем, как он виновато оправдывался перед Марковым, что короли у него случайно склеились, шестёрки с девятками путаются от голода, а буби стали червами просто потому что «тоже красные».