Дети Шини

— Ну, одевай, — Герасимов явно был очень доволен собой.

Марков тяжело вздохнул и нехотя надел очки. Его глаза увеличились даже не вдвое. Сквозь толстые стёкла в нас вперились две огромные шарообразные лупы.

— Боже! — в ужасе вскрикнул Петров и чуть не свалился с табурета. — Что это?

— Кошмар, — подтвердила Настя.

— Что не так-то? — не понял Герасимов. — Нормальные же очки.

— Ну, да, — покорно согласился Марков. — Нормальные. Только у меня минус, а это плюс.

— Короче, поедешь, завтра с ним в поселок и, если такой умный, сделаешь всё сам и очки какие нужно купишь, — обижено фыркнул Герасимов и, забрав с собой стопку бутербродов, ушел.

А потом, Петров с Амелиным вырядившись в черные пиджаки из «красной» спальни, один со свечой «белая роза», другой с бутылкой воды «Святой источник», вырядились в найденное в доме тряпьё и проводили «изгнание призраков». За ними следом по всем комнатам таскался Марков с толстенной книгой в руках и громко читал «очищающее заклинание». К этой своей игре они умудрились привлечь даже Якушина, который на удивление серьёзно воспринял известие о нападении на Маркова и, кажется, был в одном шаге от принятия мистической версии случившегося.

Однако в одной из комнат, Петров так увлекся, а может и специально, набрав полную горсть воды, плеснул ею в лицо Маркова, за что незамедлительно получил книгой по лбу. И мгновенно завязалась потасовка и беготня по дому с обливаниями, разбрасыванием вещей и дикими криками. Участвовали все. А после, дружно вывалившись на улицу, устроили снежную битву.

Снег был мягкий, влажный и как будто даже теплый на ощупь.

И мы так заигрались, что я буквально опьянела от воздуха и избытка радости, так что мне хотелось обнять и расцеловать всех и каждого.

Время остановилось окончательно, и мы пропали в его белом полном радости и счастья безвременье: ни тревог, ни мыслей, ни страхов.

Вымышленные персонажи, бестелесные духи, правдоподобная выдумка Кристины Ворожцовой, психопомпы, Дети Шинигами — растворившиеся между вчера и завтра, между реальностью и сном, между жизнью и смертью.

Тот день выдался очень солнечный и чистый. По огромному пронзительно-ясному куполу небосвода мелькали темные точки порхающих птиц. Одна веселая стайка прилетела к нам на рябину и так громко щебетала, что можно было подумать, будто приближается весна.

И в душе поселилось такое глупое, беспечное, но упоительное чувство, будто мы навечно останемся молодыми и никогда не умрем.

А когда стемнело, жарили на морозе сосиски и хлеб и, пока высоким оранжевым пламенем горели дрова, скакали вокруг мангала, воображая себя победителями. Потом на небе высыпало столько звезд, что аж закружилась голова, и мы попадали в пушистый нерасчищенный снег и неотрывно смотрели на них.

Марков начал придумывать, что когда он выучится и заработает кучу денег, то купит огромный старинный замок где-нибудь во Франции или Италии, и позовет всех нас к себе жить.

На что Петров заметил, что замок — это проблематично, потому что мы замучаемся выгонять оттуда призраков. Настя же решила, что не сможет жить в замке Маркова, потому что станет известной актрисой и будет всё время занята на съемках.

Но Петров ответил, что её никто не отпустит на съемки, потому что иначе «кто нам будет готовить?».

А Герасимов сразу согласился переехать в его этот замок, даже несмотря на вредный характер Маркова. Только поставил условие, что в этом замке должны быть виноградники, тогда он будет выращивать виноград и производить самое лучшее в мире вино. А лучше, если там будут ещё и оливковые плантации.

И Маркову это предложение понравилось, и он начал фантазировать про их совместный винно-оливковый бизнес.

А Якушин сказал, что если там будут конюшни, то он даже сам готов работать на этих самых плантациях днем, а по вечерам сидеть в кресле-качалке, курить трубку и смотреть на звёзды.

Тогда Настя спросила можно ли она возьмет туда с собой маму. Марков разрешил, если её мама не станет читать нотации и умничать. И Настя пообещала, что «она не станет», и что она вообще может воспитывать наших детей, потому что она любит детей.

Но Петров стал возмущаться — «каких ещё детей? Не будет у нас никаких детей. Потому что мы никогда не будем взрослеть и вообще стареть».

И тогда я сказала, что в таком случае не согласна ехать в этот замок, потому что я хочу, чтобы у меня когда-нибудь были дети и не меньше двоих, чтобы им никогда не было одиноко или страшно одним в темноте.

Один только Амелин ничего не говорил ни про замок, ни про планы, и это было странно, потому что уж он-то любил повыдумывать нечто подобное. И когда я спросила его, почему он молчит, он ответил: «мне и сейчас хорошо».

Замерзшие, но жутко довольные мы, наконец, разбрелись по своим комнатам, но я не стала ложиться сразу, подождала, пока Амелин не поднимется к себе, а после пошла и заперла его на ключ.