Дети Шини

Он, конечно же, пытался ныть из-за двери, но я собрала волю в кулак и, вспомнив данное себе обещание, устояла. Но перед тем как заснуть, уже лёжа в постели, я в первый раз за всё время совершенно отчетливо услышала, как воют волки, и почувствовала себя гадко.

========== Глава 34 ==========

А утром выяснилось, что у Маркова разболелся живот, как сказал Герасимов: «от жадности», и ехать он никуда не смог. Лишь валялся на матрасе и негромко скулил, а когда краем уха услышал, препирательства Якушина, Герасимова и Петрова по поводу того, кто должен отправиться в поселок, жалобно попросил разрешения «оставить завещание» о том, что ехать должен кто-то разумный, а единственный такой человек среди нас, кроме него — Осеева.

И они все втроем посмотрели на меня, сомневаясь, что я смогу поднять полный рюкзак бутылок. Но я, быстро сообразив, что это отличная возможность ещё раз поговорить с Якушиным о возвращении домой, твердо заверила их, что это только с виду я слабая.

А когда мы уезжали, Петров в своём репертуаре зачем-то взял и кинул снежок Герасимову прямо в ухо.

Герасимов немедленно вспыхнул и метнул ответный, но промахнулся и попал в Якушина. За тем, конечно же, дело не стало. И они на ровном месте, прямо перед самым отъездом, снова затеяли вчерашнюю мальчишескую игру.

Но теперь это было очень не вовремя, так что я подошла к Якушину и спросила, поедем ли мы вообще сегодня или нет, но он был слишком увлечен, мельком повернул голову в мою сторону, ничего не ответил и продолжил кидаться.

Это был очень невежливый игнор с его стороны, поэтому я просто набрала снега и, выбрав подходящий момент, запихнула за шиворот.

Якушин вскрикнул от неожиданности, и тут же натянул мне шапку на глаза, за что получил хороший пинок. Тогда он сгреб меня в охапку, поднял и попытался кинуть в сугроб, но я намертво уцепилась за шею, и мы рухнули туда вместе. Якушин — на спину, я — сверху.

— Мой нос, — взвыл он, закрываясь ладонями.

— Ничего, вот тебе заморозка, — я легонько брызнула ему в лицо снегом.

И вдруг увидела его таким красивым, каким не видела никогда прежде, эти его серо-зеленые глаза блестели светом и жизнью, он рассмеялся, и я точно взлетела высоко-высоко, что аж дух захватило.

Секундное промедление стоило мне полученного преимущества.

Мы барахтались в сугробе, пытаясь утопить друг друга в снегу, и я чувствовала, как стучит у него сердце.

И тут неожиданно Сёмина как заголосит: «Смотрите, смотрите!». Мы все моментально застыли, точно в манекен челлендже, подняли головы, и посмотрели наверх, туда, куда показывала Настя.

В распахнутом окне мансарды на подоконнике в полный рост стоял Амелин и махал нам рукой.

Даже снизу была видна его широкая, сияющая улыбка. Но то была нехорошая, опасная улыбка, и это тотчас поняли все.

— Он же прыгнет, — завизжала Настя.

Мы все, как по команде, сорвались и помчались наверх. Герасимов первым долетел до дверей мансарды, начал ломиться, но дверь оказалась запертой.

И вдруг я с ужасом вспомнила, что забыла его открыть. Кое-как нашарила в кармане джинсов ключ. Руки тряслись и не слушались. Якушин нетерпеливо выхватил у меня ключ и распахнул дверь.

Ледяной хлёсткий порыв ветра ударил нам в лицо, такой сильный, что мне на секунду показалось, будто Амелин на нем пошатнулся. Полы его пальто колыхались.

— Привет! — весело сказал он. — Уезжаете? А я вот вышел проводить.

Якушин не раздумывая, без промедления направился к окну, но Амелин, держась одной рукой за створку, дернулся так, словно вот-вот собирается спрыгнуть, и сердце у меня чуть было не выпрыгнуло вслед за ним.

— Немедленно слезай! — закричала я не своим голосом.

— В какую сторону? — он пребывал в своем идиотском глумливом настроении.

— В комнату, конечно.

— Боже! Какая тебе вообще разница? — он демонстративно покачался туда-сюда на створке.

Я нервно зажмурилась, а Настя начала отчаянно истерить срывающимся голосом «Костя, не нужно»! Так истошно, что Герасимову попросту пришлось выпихать её за дверь.

— Слушай, правда, чего ты психуешь? — Петров в недоумении развел руками.

— О! — воскликнул Амелин, точно только что его заметил. — Давай, доставай камеру. Я сейчас тебе, знаешь, какое кино устрою — настоящий жесткий реализм. Кровь, кишки и всё такое. Ютуб на руках носить будет.

Петров замялся в нерешительности, но Амелин ждал и, под встревоженными взглядами, Петрову всё же пришлось поднять камеру.

  — Я готов начать,
   Не важно, с чего. Открыть
   рот. Я могу молчать.
   Но лучше мне говорить.

Амелин произносил слова четко, но негромко, хриплым полушепотом, и мы сначала не поняли, что он декламирует очередной стих, настолько естественно это прозвучало.

   — О чем? О днях, о ночах.
   Или же — ничего.
   Или же о вещах.
   О вещах, а не о
   людях. Они умрут.
   Все. Я тоже умру.
   Это бесплодный труд.
   Как писать на ветру.