Дети Шини

Мы начали нумерацию с левого прохода от «Килиманджаро». Комната номер один была большая, но сквозная. В её дальнем углу мы нашли огромную старую батарею, лежащую плашмя, перевернутый таз и разломанные стулья. Вторая комната через коридоры вела в две другие, одновременно, сообщающиеся между собой, номера три и четыре, и имеющие по своему отдельному проходу. Там было разбросано много всякого барахла: заплесневелые вонючие тряпки, куски досок, коробочки от лекарств и даже шприцы, превратившиеся от времени в некое единое месиво.

Проход третьей комнаты заканчивался тупиком, а четвертой привел в комнату номер пять, где мы обнаружили железную пружинистую кровать и велосипед, а когда кто-то из парней сел на неё, пружины рухнули и всё подземелье потряс жуткий грохот.

В этом же месте у нас закончился керамзит. И Амелин пошел за новой партией, а мы с Герасимовым остались его ждать.

— Очень хочется жрать, — Герасимов влез на велосипед и, опираясь на стену, попытался даже крутить педали. — Между прочим, я со вчерашнего дня толком не ел. Только сухари эти. Или даже с позавчерашнего.

— Как ты думаешь, сколько мы уже здесь находимся?

В свете свечи лицо Герасимова выглядело очень благородно. Видела бы сейчас его моя мама.

— Думаю, вечер или даже ночь. И я уже задолбался ходить, хочу жрать, спать и шишка теперь на башке будет. Ноет ужасно.

— Ноешь ты. Просто подумай о конкретной конечной цели. Например, о колбасе, которую вы притащили.

— Про колбасу лучше не напоминай.

— Где же вы были целую ночь?

— Да, ну, — он так махнул рукой, что велосипед опасно покачнулся, — эти тётки-продавщицы, когда узнали, что нам обратно ехать, пожалели и пригласили к себе.

— И что, неужели не покормили?

— А ты не знаешь Якушина?

— Что же на этот раз?

— Короче, там работают три бабы. Мать с дочерью и ещё какая-то их родственница. Та, что дочка, молодая девчонка, года на три нас старше, так прям, на Якушина и запала. А когда её мать узнала, что мы из Москвы, тоже резко подобрела.

Но тот как баран уперся, что, мол, это нехорошо, что вы тут сидите и нас ждете, а мы по гостям ходить будем. В итоге, после долгих препираний с продавщицами, стало ясно, что ехать назад уже вообще без вариантов, поэтому пришлось всю ночь провести с каким-то Анваром в круглосуточной палатке, куда нас эти продавщицы пристроили.

— Мне иногда кажется, что он с другой планеты, — сказала я. — Вроде бы правильно всё делает, но почему это выглядит странным?

— Знаешь, а я его понял, — доверительно произнес Герасимов. — Вот мы тогда в палатке сидели, болтали и до меня вдруг дошло. Я бы, конечно, так не смог. Один раз нашел на улице телефон, вернул хозяйке, так она даже спасибо не сказала, а глянула так, будто это я его и украл. Нет уж, добренькими делами я зарекся заниматься.

— Ой, Герасимов, кому ты рассказываешь? Я своими глазами видела, как ты той бабке чокнутой в электричке билет купил.

— Забудь, — веселым голосом отозвался Герасимов. — Не было такого.

— Хорошо, — охотно согласилась я, потому что про другое мне было интереснее. — Так, что же ты про Якушина я понял?

— Что это у него комплекс такой.

— Какой ещё комплекс? Чего ты выдумываешь?

— Ну, я не знаю, как там это правильно называется. Неполноценности или вины.

— У Якушина комплекс неполноценности? — Герасимов меня прямо-таки рассмешил. — Ты бредишь.

— А ты знаешь, что у него мама инвалид?

— Ну.

— Из-за него, между прочим. Ну, то есть как бы из-за него. Родила и стала инвалидом. В общем, Якушин уверен, что из-за него. И вся его семья так считает. И папаша, и брат. У них с братом одиннадцать лет разница. И они Сане постоянно рассказывают, как им раньше хорошо было, пока он не родился. Если честно, я бы тоже напрягался. Мой отец хоть и бесится, но я знаю, что любит.

— Это тебе Якушин прямо так сам и рассказал?

— Ну, не прямо так. Там просто в палатке телек маленький был, и мы смотрели. А когда кино закончилось, программа какая-то началась про театр. Анвар быстро её переключил.

Но Якушин попросил вернуть, а потом сказал мне, что его мама раньше тоже играла в театре и была хорошей актрисой. И что его отец увидел её на сцене во время спектакля и влюбился. Ну и слово за слово, начал про все их семейные дела рассказывать.

Про брата, который в свои тридцать диссер защитил, и которым родители жутко гордятся, потому что он умный и серьёзный.

Про то, что они постоянно удивляются, как в семье могут быть такие разные дети, про то, что у них действительно с братом ничего общего, из-за возраста и из-за того, что старший его недолюбливает.

Потому что с самого детства винит в том, что стало с матерью. А отец, хоть этого не говорит, но тоже так думает. Якушин один раз краем уха даже слышал, как тот говорил с кем-то по телефону и сказал, что если бы Люся сделала тогда аборт, то всё сложилось бы по-другому.

Короче, я так понял, что Якушин сильно запаривается тем, что не может ничего исправить, вот и сходит с ума по-своему. Теперь же ко всему этому добавилась ещё и Кристина. Но я тебе ничего не рассказывал. Договорились?

— Конечно.