Дети Шини

Теперь, после непроглядного подземного мрака в тусклом свечении снега и звёзд я могла видеть почти так же хорошо, как раньше днем, и по выражению его лица поняла, что он очень расстроен.

Села рядом, прямо на снег и, после пробирающего до костей мертвого холода тоннеля, он показался мне даже теплым.

— Я просто неспортивный задрот. А вот Герасимов вполне бы мог. Жаль, что сейчас он тоже в совершенно неспортивном состоянии.

— Может, мне попробовать?

— Даже не вздумай! — воскликнул он неожиданно громко.

— Чего ты орешь? Я и так прекрасно слышу.

— Я, конечно, задрот, но не до такой степени, как ты подумала.

— Да ничего я не подумала.

— Я долез до второй ступеньки сверху. А потом. Рука. Порез вскрылся, потекла кровь, и рука просто соскользнула.

— Ты упал?

— Я вот тут сидел и вспоминал фильм «Господин Никто». Помнишь? Там оказывается, что Джаред Лето существует в нескольких параллельных реальностях. В одной, где он сел с матерью в поезд, а в другой, остался с отцом. Ну, как бы вариант на тему, а что было бы если бы. Так вот, я подумал, а что если мы с тобой сейчас в той реальности, которая «если бы», а мы другие, остались там, в Москве и с нами ничего этого не случилось?

— Можешь по-человечески сказать, ты сильно ударился?

— И вот если бы это было действительно так, то я всё же предпочел бы эту злую и трагическую нереальность, где мы с тобой сидим в колодце и смотрим на звёзды.

Он был мастером заговаривать зубы.

— Покажи, чего у тебя там! — я дернула его за рукав, и он поморщился.

— Лучше не смотри. Ты же не любишь кровь, мясо, кишки и всё такое.

Долго искать не пришлось. Вокруг правой ноги точно маркером на снегу было очерчено тёмное, кровавое пятно. Я задрала ему штанину. Из лодыжки, как раз там, где заканчивались кеды, торчала наружу острая кость.

Удивительно, как при таком морозе внезапно может стать жарко.

Я глубоко вздохнула. В голове взметнулся рой сумбурных мыслей: что нужно срочно идти за Герасимовым, что нужно заставить его протрезветь, что нужно разодрать простынь, прикрывающую «Килиманджаро», что ужас, сколько крови натекло.

— Это всё? С кишками ты явно переборщил. Просто открытый перелом. Не смертельно. Жаль, Якушина тут нет, он бы быстро тебе всё вправил.

Я попыталась удержать шутливый и бодрый тон, но Амелин воспринял мои слова иначе.

— Действительно. Очень жаль, что его здесь нет. В кои-то веки представился реальный шанс показать себя героем, но он и его упустил.

— Зачем ты так? Мы же не знаем, что с ними там случилось.

— А что с ним случится? Сидит уже наверняка дома твой Якушин, в кресле-качалке, трубку курит и на звёзды смотрит. На те же самые звёзды. Только он там, а мы тут. Так всё в жизни устроено.

— Костя, — я села рядом и взяла его за руку, как он это обычно делал, когда пытался поддержать меня — пальцы сквозь пальцы, ладонь к ладони. Скопившаяся внутри его руки кровь из пореза тут же потекла по моему запястью. — Мне кажется, ты мой самый лучший друг.

Я, правда, не понимаю, как такое может быть, если мы знакомы всего лишь несколько недель. Но это так. Хоть ты и суицидник, и больной на голову, и фрик, мне с тобой так же свободно и легко, как было с Подольским. И когда мы с ним поссорились, мне этого очень не хватало, а теперь, будто снова есть. Только с тобой намного интереснее, веселее и спокойнее. И мне ужасно не хочется, чтобы мы вот так взяли и умерли здесь, потому что это бессмысленно и неправильно.

Ведь, нам ещё так мало лет, и у нас в жизни ещё ничего не было. Мы ещё ничего не пробовали, не знаем и не видели дальше окон своей квартиры. Я даже не думала, что жизнь может быть живая, а не тягомотная и однообразная, и ты действительно был прав, когда говорил, что с нами случилось — отличное приключение. Но если ты думал о смерти и готов к ней, то я в полнейшей растерянности и не хочу с этим мириться. Уж лучше я упаду и разобьюсь, чем буду медленно терять рассудок и с нетерпением ждать, когда же, наконец, больше не проснусь.

— Знаешь, — задумчиво сказал он. — А я ведь тоже уже передумал умирать. Из-за тебя, кстати, передумал. Раньше я считал, что смерть — это то, что может остановить каждодневный ужас, отнимающий всё человеческое, что есть в нас.

Когда понимаешь, что кругом только страх, стыд и боль и никогда не будет иначе. Можно жить, взрослеть, терпеть, открывать каждое утро глаза и продолжать пустую борьбу с самим собой и миром. Можно до самой старости закатывать этот камень в гору и снова спускаться за ним, можно надорвать пупок, но невозможно переродиться, стать другим человеком, забыть всё, что так мечтаешь забыть.

Только если умереть и родиться заново. Но сейчас я не хочу перерождаться, больше не хочу этого. Не хочу забывать. Тебя не хочу забывать.

И он поднял голову к звёздам и громко завыл тоскливо и протяжно, точно знал, как это делается, или в прошлой жизни уже делал именно так. И тогда я тоже глубоко вдохнула и завыла вместе с ним, и это был настоящий дикий вой полный отчаяния, горечи и боли.

========== Глава 43 ==========