Дети Шини

Я решительно встала, подошла к стене с выступами и полезла наверх. Я обязана была идти до конца и спасти нас всех.

— Умоляю, не лазь, — закричал Амелин, как только сообразил, что я делаю, попытался встать, но сразу повалился назад. — Пожалуйста.

— Если у тебя не получилось, это не значит, что не получится у меня.

Я наступила ногой на один камень, ухватилась за другой и повисла. Это было очень похоже на то, как я тогда перелезала стену. Вот только падать, в случае чего, будет гораздо больнее.

Он попробовал подползти боком:

— Стой! Подожди.

Но мне было не до него. Я сказала себе, что не буду его слушать, и оглядываться тоже не буду.

— Тоня, я забыл. Вернись, это очень важно.

Искушающий голос демона.

— Я тебе кое-что дам.

Я непроизвольно замерла. Спасительная, но при этом жуткая по своей сути догадка.

— Ключ?

Он помедлил с ответом, потом едва слышно, но многообещающе произнес:

— Да.

Мгновенно спрыгнув, я бросилась к нему. Ослепляющая ярость застилала глаза, на секунду даже показалось, что убью его прямо на месте.

— Какой же ты больной жалкий урод! — с силой пнула ногой.

Защищаясь, он закрылся, скрестив руки над головой, и этот механический, затравленный жест, тут же отрезвил меня. Столько раз я видела его, но никогда даже предположить не могла, что он на самом деле значит.

— Давай сюда быстро, — я протянула ладонь к зажатому кулаку, но Амелин ловко, точно играя, уклонился в сторону, так что пришлось нагнуться и пытаться поймать его за шиворот.

Но он оказался проворнее. Свободной рукой быстро схватил за болтающуюся на мне одежду и дернул. Потеряв равновесие, я беспомощно повалилась вперед. И он крепко прижал меня локтем к снегу, так что аж дыхание перехватило.

— Я не хочу и не могу с тобой драться. Пожалуйста, не лазь туда сама.

— Так у тебя есть ключ или нет? — гневно прохрипела я.

Он разжал пальцы и из кулака выкатился перепачканный кровью белый бильярдный шар.

И тогда я расплакалась от бессилия и собственной глупости так, как не плакала с самого глубокого детства. Навзрыд и в голос.

А Амелин даже не пытался меня утешать, даже не пожалел, вместо этого начал по-деловому объяснять, что необходимо сделать, чтобы привести в чувство Герасимова. Что нужно растопить снег и отпаивать, а ещё эффективнее засыпать его снегом с головой, чтобы уж наверняка.

Приступ горького разочарования в том, что ключа у него не было, и одновременно облегчения, по той же причине, позорно душил слезами.

Тогда он вдруг высказался, что те решения, которые я принимаю в одиночку — глупые, и что я строю из себя «суперменшу», хотя на самом деле боюсь собственной же тени, и что я ещё маленькая совсем и беспомощная.

Но это было не обидно, напротив, я даже оценила его попытки разозлить меня, однако накопившиеся за эти дни переживания, постепенно превратились в глупый, непрекращающийся рев.

В конечном счете, он замолчал и стал ждать, но потом я вспомнила про маму с папой, про Детей Шини, про Якушина, про Павлика, про то, как нас ограбили в Волоколамске, про охотников, про много чего ещё, и всё пошло по новой.

И тогда, когда конца и края моей истерике не было видно, он взял и поцеловал меня. Быстро и очень точно, так, что от неожиданности я позабыла всё, о чем убивалась минуту назад.

Было ясно, что это провокация, но зато она подействовала мгновенно и весьма эффективно, моментально приведя в чувство. Возможно, он рассчитывал на то, что я тут же вскочу и убегу, но у меня даже нормально возмутиться не получилось.

— Ты же говорил, что…

— Я передумал, — тут же перебил он меня. — В конце концов, не такой уж я и урод.

От него слышать такое было довольно необычно и забавно, так что я, утираясь рукавами, не удержалась:

— С чего вдруг такая уверенность?

Но он не моргнул и глазом, видимо радуясь, что я хоть всхлипывать прекратила.

— Милины подруги говорили.

Я искоса взглянула на его довольную ухмылочку, точно мы не сидели в колодце на окровавленном снегу и не подыхали от мороза и голода, а кокетничали друг с другом теплым летним вечером на лавочке в парке.

— Ты целовался с Милиными подругами?

— Давай договоримся так, когда мы выберемся, я должен буду рассказать тебе кое-что очень-очень важное. А сейчас сделай всё, что угодно, лишь бы Герасимов протрезвел.

Для Герасимова я притащила целое ведро снега. Половину распихала по пустым бутылкам. Оставшийся же взяла и безжалостно высыпала прямо ему на лицо а, пока он стонал и отмахивался, засунула пару горстей за воротник и на живот под свитер. После чего он так заорал, что я испугалась, что он сейчас встанет и будет меня бить.

Но Герасимов только неуклюже сполз со стола и принялся трясти головой, стряхивая снег.

— Придурочная.

— Не придурочная, а Ваше величество, алкоголик. Давай, соберись уже.

Но он еле стоял на ногах и сильно покачнувшись, свалился в кресло. Я сунула ему в руки бутылку со снегом.

— Что это? — он, скривившись, посмотрел на бултыхающийся внутри серый из-за остатков вина снег.

— Пей это или ешь, как хочешь. А потом два пальца в рот. И давай быстро.

— Озверела?

— Ты вообще хочешь отсюда выбраться?

— Ну.

— Тогда делай, что сказала.