Дети Шини

— Ну, уж нет, ты обвиняла нас всех, теперь у всех и проси, — Герасимов был несгибаем.

Тогда Кристина в волнении захлопала глазами, глубоко вдохнула воздух и очень громко и очень отчетливо на всю столовую сказала:

— Ребята, извините меня, пожалуйста, я поступила очень глупо и не подумала о том, чем это может обернуться. Хотите, я на колени встану? — подбородок у неё дрожал, было видно, что она готова это сделать.

— Не, на колени это лишнее, — сказал Марков, и мы с ним переглянулись, вспомнив одно и то же.

— Да, конечно же, мы тебя прощаем, — тут же затараторила Сёмина. — И не нужно ничего больше выкладывать, нам и так нормально, а Интернет про это уже и забыл. Там же в одном городе пять восьмиклассниц одиннадцатиклассника ногами избили, до сотрясения мозга, и ещё один пацан от несчастной любви повесился и записку кровью написал. Так что всем есть, что обсуждать. Петров прав, никто тебя уже смотреть не будет, больше месяца прошло. К тому же никто не умер, и никто не виноват.

Все были согласны с Настей и начали собираться, а Кристина так и стояла в растерянности, а потом осторожно спросила:

— И что же мне теперь делать?

Мы неуверенно замялись, а Герасимов снял с плеча рюкзак и протянул ей:

— На вот, можешь понести.

И Петров так громко засмеялся, что англичанка, сидевшая за учительским столом, сделала нам замечание.

Мы пошли на выход, и как раз вместе с нами стала выходить вся компания Подольского. Они, видимо, до этого сидели и слушали наш разговор.

И, когда возле дверей одновременно скопилось очень много народу, то ли Шишов, то ли Солдатов взяли и специально вылили Кристине на спину банановый йогурт, оставшийся с завтрака, и он мерно потек белой противной склизкой массой по её синей блузке, затем по юбке и беззвучно закапал на пол.

Парни только хрюкали, едва сдерживаясь, чтобы не заржать в голос. А Кристина не заметила и пошла дальше, но мы с Герасимовым заметили. И он, резко развернувшись к Солдатову, хорошенько, со всей дури, долбанул в ухо.

Так сильно, что тот сразу с ног свалился. А затем Герасимов взял и, таким же манером, треснул и Шишову. Но тот не упал, а только отлетел назад, на столы с грязной посудой, которая от толчка посыпалась на пол.

Кто-то из мелких подбежал к Петрову и начал кричать: «Снимай, снимай».

Но Петров только одернул его и, наигранно нахмурившись, сказал «это тебе не кино».

Ну и сразу понабежали учителя, повели Герасимова к директору, а Солдатова и Шишова к медсестре.

Однако к директрисе с Герасимовым пошел ещё и Марков и отмазал того за десять минут, сказав, что раз отец Герасимова сейчас дома не живет, с этим вопросом придет разбираться его собственный отец, а она, директриса, отлично знает, как серьёзно отец Маркова относится к вопросам справедливости и порядка.

И та, лишь бы не связываться с отцом Маркова, тут же отпустила Герасимова. Но предупредила, что если родители пострадавших мальчиков пожалуются, то она вынуждена будет разбираться в этом конфликте.

А в пятницу позвонил Якушин и позвал меня гулять.

Я спросила все ли идут, а он ответил, что зовет только меня.

И я так долго наряжалась и красилась, что чуть было, не опоздала на встречу, а Якушин вместо того, чтобы оценить мои старания, лишь подозрительно осмотрел и сказал, что не понимает в чем фишка, но раньше ему больше нравилось.

Мы пошли в парк. Мне очень хотелось посидеть где-нибудь в кафе, потому что я, как дура, зачем-то напялила юбку и коленки страшно мерзли. Но когда Якушин предложил просто погулять, то возражать я почему-то не стала.

В парке было уже темно, только тускло, через один, мерцали фонари. Я почти не видела его лица, ведь он был в капюшоне, и я в капюшоне, и чтобы увидеть его глаза, мне нужно было всё время заглядывать под капюшон, потому что когда Якушин говорил, то смотрел всё время куда-то вперед.

Рассказывал о школе, о химии и биологии, и о том, что умеет играть на гитаре, коллекционирует монеты, любит Джека Лондона и Ремарка, Металлику и АC/DC.

И я слушала его, но отчего-то не совсем внимательно, то и дело невольно проваливаясь в какие-то свои мысли.

Наверное, мне нужно было взять его под руку, чтобы лучше слышать, но я так и не могла на это решиться. И каждый раз, когда я вспоминала об этом, то снова отвлекалась.

На странные, неожиданные мысли вроде того, что если бы у меня были сверхспособности, то я хотела бы уметь перемещаться во времени и в пространстве, потому что это очень классное умение. Можно столько всего важного сделать.

Вот только перемещаться в будущее мне не хотелось, ведь если вдруг узнать что-то заранее про себя, то получится, что у тебя уже больше нет никакого выбора, а значит и интереса жить дальше.

Потому что это неправда, что если заглянуть в будущее, то можно исправить что-то плохое, ведь будущее оно на то и будущее, чтобы быть одним единственным, в противном случае будущих должно быть несчетное множество вариантов, которые рождались бы от любого нашего шевеления пальцем.