Дети Шини

— Нет, не со зла. Ведь это так и есть. И я тоже. Я сама думала, что всё в порядке, но оказалось, что совсем не в порядке, что никакого порядка вообще нет. Что всё вообще с ног на голову. Я тебе сейчас, когда это говорю, мой рассудок готов казнить меня за каждое слово.

— Хватит, — беззлобно остановил меня он. — Я уже сказал, что не обижаюсь.

— Слушай, Якушин, у тебя вообще есть недостатки?

— Мои недостатки в том, что нет недостатков, — отшутился он.

— Я серьёзно.

— Не сомневайся, я же человек, а не солнце.

— И какие же?

Он медленно затянулся сигаретой и картинно выпустил одно за другим три колечка.

— У тебя был шанс узнать об этом, но ты его сама упустила.

Однако мы всё равно договорились пойти в кино, и я была ему безмерно благодарна, не только за то, что не обиделся, а в первую очередь за то, что освободил меня, наконец, от той наивной, надуманной и застилавшей глаза детской влюбленности.

========== Глава 50 ==========

И так бывает, когда настоящее превращается в череду формальных событий.

Точно едешь и едешь по дороге в ожидании нужного, жизненно важного поворота, а кругом только серый, бесконечный, монотонный лес, и ты уже даже не знаешь, не пропустил ли случайно, не отвлекся ли, и существует ли вообще этот поворот на самом деле, а не только на карте gps.

Живешь, лишь оглядываясь на вчера и ожидая завтра. Вроде бы ты есть, и в тоже время, тебя, словно нет.

Но бабушка Амелина всё-таки позвонила и сказала, что я могу приезжать в больницу.

И я поехала в тот же день, сразу после её звонка, хотя и было уже довольно поздно.

Амелин вышел ко мне в коридор в больничном халате, опираясь на локтевую палку, сильно обросший, похудевший и весь какой-то потухший, даже не узнать.

Но я всё равно очень обрадовалась и ждала ответных восторгов, но он лишь мутно взглянул на меня, прошел мимо, сел на потертую коричневую банкетку и, выставив вперед загипсованную ногу, просто сказал «Привет».

— Костя, как ты? — я села рядом.

— Костя? — он сосредоточенно поморщился. — Ты о чем?

— Амелин, — сказала я, приняв его слова за привычный розыгрыш. — Костя — это ты, забыл что ли?

— Забыл. Я вообще много чего забыл.

— Как это? Меня хоть помнишь?

Он повернулся и стал изучающе разглядывать моё лицо, а когда закончил, нахмурился и отвернулся.

— Ну, так, чуть-чуть. Где-то на задворках сознания, вроде помню, но очень плохо. Знаешь, мне столько таблеток дают, что не удивительно. И уколы ещё. Ты же моя учительница по математике, да? Или по русскому? Вот, видишь, нифига не помню.

— Какая учительница? — вспыхнула я. — Я же Тоня. Дети Шини и всё такое.

— Дети Шини? Это терапевтическая группа?

И мне вдруг стало очень горько и обидно, я так долго ждала этой встречи и рассчитывала совсем на другой прием. Зачем вообще пришла?

Амелин молчал, уставившись в одну точку перед собой, а я смотрела на него и надеялась на внезапное чудесное пробуждение. Потом достала из сумки батарейки для плеера и сунула ему в карман халата, но он даже не взглянул.

В конце концов, не выдержала, взяла его за руку, нащупала пальцами шрам и разжала ладонь.

— Шрам на память обо мне. Помнишь?

Он поднес ладонь к глазам, долго смотрел, затем неуверенно прошептал:

— Кровь?

— Да.

— Много крови, — в глазах потрясение. — И я её пил?

— Да! — обрадовалась я.

— И ты пила?

— Я - нет.

— Вспомнил! Ты ела чайку.

— Что? Какую ещё чайку?

— Видишь, ты тоже не помнишь.

Он опять отвернулся и тупо уставился в стену. Но я снова с силой разжала ему ту руку и сунула под нос.

— Как ты мог про эту дурацкую чайку не забыть, а меня забыть? Костя!

И тогда он резко схватил меня за палец, но не больно, а просто крепко и, наконец, улыбнулся:

— Глупенькая, ты, правда, поверила? Я же говорил, что тебя я никогда не забуду.

У нас было двадцать минут, и мы болтали взахлеб.

Мои сообщения он пока не читал, так как в этой больнице в Интернет выйти ни у кого не получалось. Но после моей записки, он клятвенно пообещал, что не будет убегать, буянить или кончать с собой, и уколы делать перестали.

Хотя он, действительно, был гораздо спокойнее и тише, чем обычно, я всё равно попросила его вести себя послушно, не разыгрывать врачей, не шутить с ними и не придуриваться, никого не шантажировать и не пугать соседей по палате, чтобы поскорее домой отпустили.

Однако внезапно время посещений закончилось, а сёстры начали ходить по палатам и гонять посетителей.

И тут я отчетливо поняла, что решительно не хочу уходить, хоть приковывай себя к банкетке, хоть ломай себе что-нибудь, чтобы меня тоже туда положили и тоже давали успокоительное.

— Это нечестно. Я только пришла. Мы что им мешаем? Просто сидим. Тихо сидим. А может, на улицу пойдем? Там же гуляют люди.

— Тоня, снаружи всё ещё зима. Я, конечно, привык ко всему, но в халате меня точно не выпустят.

— Давай, я тебе какую-нибудь одежду сейчас раздобуду. Договорюсь с кем-нибудь.

— Ты всё-таки решилась меня украсть?

— Ну, почему так всё несправедливо? Почему всё хорошее должно так быстро заканчиваться? Какая-то подлая временная ловушка.