Дети Шини

Так что Марков выразил Амелину свои соболезнования по поводу неудачного соседства, но тот, посмеявшись, сказал, что после того, как пожил с нами в Капищено, теперь легко находит общий язык с кем угодно.

В тот день мне пришлось уехать пораньше вместе с ребятами, потому что после обеда к нему, наконец, в первый раз за всё время, должна была заявиться Мила, а я не хотела с ней встречаться.

И мы очень вовремя успели уйти, потому что я заметила её в гардеробе.

А возле проходной Петров вспомнил, что оставил в палате камеру и, сказав, что догонит, побежал за ней.

Но мы дошли аж до метро, а он так и не догнал, и на телефон не отвечал, так что Якушин остался ждать, а мы поехали, потому что Насте нужно было домой.

Тем же вечером папа неожиданно сказал:

— Тоня, ты завтра в школу не пойдешь. Я взял выходной, и мы поедем с тобой на коньках.

— Странный ход. С чего бы это?

— Нужно тебя как-то встряхнуть. С тех пор как ты вернулась домой после этой своей самоволки, я тебя не узнаю. Ходишь печальная, молчишь или витаешь где-то.

— Типа, раньше я была веселая и заводная? Хохотала с утра до вечера?

Он и видел-то меня по три часа в день.

— Вот пожалуйста, ещё и злишься на ровном месте. Я просто предлагаю погулять и развеяться.

— С Решетниковыми?

— Нет, конечно, — папа стойко проглотил мою шпильку. — Только ты и я. У мамы наметился очень важный договор.

— Ну, хорошо, — сдалась я. — Завтра у нас никаких контрольных, а два последних урока — физкультура.

В парк Горького мы добирались долго из-за пробок, казалось, что всем жителям Москвы в этот день срочно понадобилось куда-то ехать.

Я возмутилась, а папа пояснил, что ничего удивительного в этом нет, и они с мамой каждый день так на работу ездят. А вечером ещё хуже, поэтому до дома, порой, они добираются часа два, а то и больше. И велел приготовиться к долгой поездке. И я приготовилась. Достала телефон и полезла в ВК, но он строго посмотрел на меня, отнял телефон и кинул его на заднее сидение.

— Хватит. Я же взял отгул. Значит, и ты можешь на время отложить свои дела. Как успехи в школе?

— Как обычно.

— Подтянула, наконец, свою физику?

— Не особо.

— Как же ты собираешься по ней ЕГЭ сдавать?

— А я и не буду сдавать физику.

— В твоём институте отменили физику?

— В моём институте? Ты даже не знаешь, куда я собиралась.

— Куда-то, где нужно кроме математики сдавать физику.

— Я передумала туда поступать.

— То есть как?

— Мне теперь биология нужна.

— На что тебе сдалась биология?

— Я на психолога пойду. Детского.

— Тоня, что за блажь? За полкопейки в школе сидеть? Кому нужны эти психологи?

Папа не то, чтобы расстроился, скорее, был озадачен нелогичностью происходящего, как если бы стрелки часов вдруг начали двигаться в другую сторону.

— В том-то и дело, папа, что никто никому не нужен, и никто ничего не замечает.

— О чем вообще речь?

— О том, что всё взаимозависимо и взаимопроникновенно.

Папа изобразил, что из-за моих слов стреляет себе в висок. Я попробовала объяснить.

— Короче, я не хочу, чтобы взрослые, такие, какие они сейчас, лечили детей от своих же болезней. Это нечестно и несправедливо. Это не наше поколение такое, а ваше. Потому что вы слишком погрузились в себя и зациклились на своей нормальности.

— Откуда такие мысли? Я в твоём возрасте ни о чем подобном и не думал.

— Только не обижайся, пожалуйста, но как вы можете нас воспитывать, если сами не знаете, как правильно? И от этого всё становится таким запутанным, что даже начинает казаться, что в какую сторону не шагни, всё бессмысленно. А мне бы хотелось, чтобы люди не чувствовали одиночества, ненужности и страха оттого, что им предстоит в этом жить.

— Боже, Тоня, ты стала идеалисткой? Никогда бы не подумал.

— Нет, папа, я реалистка. Я живу в этом и вижу, как вы убиваете нас нашими же руками. Навешиваете ярлыки, сваливаете всё в одну кучу и изо всех сил доказываете нам, какие мы уроды и дебилы.

— Ну-ну, — насмешливо ухмыльнулся папа. — А вы правда уроды и дебилы?

— В том-то и дело, что нет!

— Тогда докажите обратное, что вам мешает?

— То, что это ваш мир, и вы в нем устанавливаете свои правила.

— А по каким, интересно, правилам ты собираешься кого-то воспитывать?

— По другим. По хорошим.

— Знаешь, Тоня, когда мне было столько же, сколько и тебе, я тоже считал, что взрослым и, в первую очередь моим родителям, плевать на меня.

Я жил совсем в другое время, тебе даже сложно представить, в какое. Просто в другое. Когда я ходил в детский сад, у нас из девяти мальчиков трое носили совершенно одинаковые куртки — синие с красным, другие трое — просто темно-синие.

У пары ребят были очень похожие коричневые пальто и только один ходил в куртке совсем не похожей на остальные — в перешитой отцовской.

Но тогда это никого не беспокоило, это вообще было неважно, и какое-то время было неважно, только потом вдруг начались перемены. Союз распался, и вся страна стала перестраиваться на новый лад.