Дети Шини

— Это специально, чтобы люди ценили то, что с ними происходит. Помнишь, я говорил тебе про боль? Тут примерно так же. Если всегда будет хорошо, то этого никто и не заметит. Все привыкнут и уже ничего не почувствуют. Наверное, такие самые лучшие моменты, которые ты не успеваешь ухватить, и называются счастьем.

И тут вдруг из крыла женского отделения послышались громкие возмущенные возгласы: «Не трогайте! Оставьте в покое. Это речь моего сына. Вчера судили политических, он был среди них».

Мы удивленно переглянулись.

— Бабка из электрички. Сумасшедшая. Которую ты тогда испугался.

— Глупенькая, это же она меня испугалась, — он шутливо постучал костяшками пальцев мне по лбу, я отмахнулась.

— Ну, конечно, и под лавку чуть не свалился именно поэтому.

— А это я за тебя так переживал. Из-за того, что она тебе наговорила.

— И что же она мне наговорила? Я и не запомнила.

— Велела сердцами не питаться, а то может несварение случиться. Я ещё тогда подумал, что она хороший психолог.

— Слушай, психолог…

Медсестра, прогромыхав мимо нас тележкой с лекарствами, поспешно бросила на ходу:

— Расходимся, расходимся.

Я схватила его за руку.

— Амелин, будь человеком, выписывайся, давай отсюда поскорее. Главное, не читай им стихи и не прикалывайся, просто молчи и слушайся.

— Тоня, — в черных глазах застыла настороженная тревога. — Что-то ты сегодня какая-то странная.

— Не знаю, — виновато пролепетала я. — Это что-то ненормальное, необъяснимое. У меня теперь всё наперекосяк. Я стала какой-то дурной, плаксивой и слабой. В точности, как Сёмина. Будто какая-то заноза во мне поселилась. И совершенно не понимаю, что с этим делать. Сижу ночами без света и совсем не боюсь темноты. Зато появились новые, глупые, идиотские страхи.

— Любопытно. Что же теперь?

— Теперь я боюсь, что мы можем больше никогда не увидеться, — на одном дыхании выпалила я.

Амелин испуганно встрепенулся, словно услышал нечто невообразимо ужасное.

— Это ты мне так мстишь?

От подобной реакции я вдруг растерялась и неопределенно пожала плечами.

— Но так нельзя! — на весь коридор выпалил он, сделав неудачную попытку встать. — Такими вещами не шутят. Как ты можешь? Как ты можешь быть такой бессердечной? Это больнее всего, что я когда-либо чувствовал. Ты не понимаешь. Я же могу вообразить невесть что. Это тупая и очень жестокая месть.

В таком тоне он никогда со мной не разговаривал.

— Прости, я не хотела. В первый и последний раз признаюсь кому-то в своей слабости.

Я решительно встала, внутри всё клокотало.

— Извини, извини, — засуетился он, не зная, то ли ему хвататься за меня, то ли за палку. — Просто я услышал в твоих словах то, чего хотел бы, и это очень мучительно, зная, что у тебя есть Якушин.

— Саша — мой друг.

— Он тоже? Ты же говорила, что твой лучший друг — это я, — Амелин так разнервничался, что непроизвольно дернул рукой, и его палка резко отлетев, гулко шлепнулась на пол.

И тут у меня случилось реальное и абсолютное помутнение, инстинктивный, безрассудный порыв, я стремительно села на его здоровую коленку и, схватив за ворот халата, сама поцеловала.

— Тоня? — он изумленно отстранился, ощупывая моё лицо. — Ты плачешь? Ты уже второй раз плачешь! Что всё-таки с тобой?

— Лучше ты мне объясни, — больше всего было стыдно за слёзы, — что это за фигня такая?

На секунду показалось, что Амелин тоже вот-вот заплачет, но то был один из его плутовских трюков, потому что в следующий момент он счастливо просиял и крепко прижал меня к себе.

— Знаешь, это такая очень заразная и очень опасная фигня, опаснее любой болезни. Страшнее голода, темноты и призраков. Сильнее боли, жестокости и зла. И даже, оказывается, круче смерти.

========== Глава 51 ==========

И это неожиданно меня так увлекло, что действительно уже походило на зависимость или болезнь.

Я ездила в больницу каждый день, до самого конца недели. Но расписание уже выучила и больше не приезжала за полчаса до закрытия.

Его соседи по палате были страшно рады столь частым моим посещениям, потому что в выражении чувств Амелин, как обычно, никого не стеснялся, и им было очень весело, а мне неловко.

Так что пришлось самой идти и договариваться насчет прогулок. Сначала врачиха не хотела ни в какую, они все были напуганы его старой медицинской картой, и сказала, что до выписки дальше этажа ему ходить запрещается.

Но потом, после жалоб бабок, чей покой мы якобы нарушали смехом и, которых до глубины души возмущало наше «легкомысленное поведение» в коридоре, Амелину всё же разрешили гулять.

В субботу же, когда посещения начинаются с одиннадцати, мы проторчали на улице аж три часа, включая тихий час, и я почему-то совсем даже не замерзла.

А в воскресенье приперлись всей толпой и снова пошли на улицу, так как у его соседа по палате, парня, нашего ровесника, разбившегося на мотоцикле и валявшегося там уже больше месяца, сидели свои друзья. Ужасно шумные и постоянно ржущие над всякими глупостями пацаны.