Дети Шини

— Ничего я не боюсь. Мне просто нечего рассказывать. Не знаю, чего рассказывать. Просто тупо не помню, и всё.

— Я так и думал, — на лице Маркова заиграла довольная ухмылочка.

— Просто тупо не помню, — передразнил он.

— Тогда давай ты расскажи, если такой честный и открытый, — с вызовом бросил Герасимов, и все затихли, ожидая ответа.

Марков задумался.

— Я понимаю, — согласилась Настя. — Самому очень трудно найти главное, но вместе у нас может получиться. Мы просто должны задавать друг другу вопросы и отвечать честно. Так, мы сможем разглядеть то, что самому не видно, это как с соринкой в глазу.

— О, прикольно, — вдруг оживился Петров. — Отличная тема. Можно классное кино сделать.

— Я не думаю, Петров, что вопрос «твой любимый цвет» входит в список этих вопросов, — сказала я.

— Ладно, — согласился Петров. — Хотя, любимый цвет очень многое может сказать о человеке. Всё, отличная идея, Настя! Я буду задавать вопросы и снимать. А потом посмотрим и поржем.

— Ты лучше себя снимай и ржи, — оборвал его Герасимов. — Я лично в этом деле не участвую.

— Вообще, мысль интересная, — признал Марков. — Но я против того, чтобы ты снимал. Какое нафиг кино? Потом возьмешь и в сеть выложишь.

— Я же исключительно в целях искусства. А если никому не показывать, то это уже не искусство.

И снова завязался спор, в котором Петров потерпев полный крах и, по-настоящему расстроившись, сказал, что будет снимать, что захочет, кого захочет и когда захочет, но камеру всё же спрятал.

— Когда ты начал переписываться с Линор? — спросила я Маркова.

— Точно не помню. Что-то около года назад.

— А кто первый написал?

— Глупый вопрос. Конечно не я. Это была группа типа «Логика и Дедукция» или «Логические загадки». Но дело не в группе. Я сразу скажу, о чем мы разговаривали, только попрошу воздержаться от комментариев, потому что они будут бессмысленны, и моего мнения не изменят. Я рассказывал Линор, что мои одноклассники — тупые и прогнившие амёбы. И что у всех кого я знаю, ай кью ниже плинтуса, а я единственный, кто имеет цели в жизни, и способен находиться вне стада. А то, что у меня нет друзей, это даже отлично, потому что дружба — это взаимоотношения интеллектуально равных людей.

В его словах не было ничего неожиданного. Марков никогда не скрывал своего отношения к обществу.

— И что? — заинтересовался Петров. — Линор поддержала тебя?

— Сложно сказать, в чем-то да, но мы спорили. Она продвигала тему, что все люди на самом деле не такие уж плохие, как это часто выглядит со стороны.

— Вообще странно, — сказала я, — если Кристина действительно верила в людей, то почему говорила «никто никому не нужен»?

— А ничего странного, — подал голос Герасимов. — Она-то верила, а Марков убедил её в обратном. Доказал, что все кругом чмошники и сволочи. И это, пожалуй, единственное, в чем я с ним полностью согласен.

— Это правда? — спросила Настя Маркова.

Марков сделал постное лицо и закатил глаза.

— Я знаю, что прав. Взять хотя бы случай, когда мои ублюдские одноклассники заперли меня в лаборантской перед олимпиадой по математике. А я к ней, между прочим, две недели готовился, ночей не спал и всё такое. Я два часа там просидел, потому что это было после уроков, а физичка ушла куда-то. Прошло три года, а мне до сих пор обидно, и не понятно, как можно быть такими жестокими тварями.

И он так это мерзко говорил, что мне очень захотелось встать и треснуть его по очкам.

— Звучит очень трогательно, — проигнорировать эту тему я не могла, — но почему же ты не вспоминаешь о том, какую подлянку сам перед этим всей параллели устроил? Когда нажаловался, что тебе на физре всё время в портфель тухлятину подкладывают. Всех тогда согнали в класс, пришел твой папаша, тётка полицейская, обе наши классные, завучиха и устроили жуткий разнос. А затем взяли и, не иначе как по твоему наущению, назвали имена шестерых человек, заставили их встать и начали бездоказательно обвинять в том, что это сделали именно они. Разве это справедливо? Тётка полицейская грозила постановкой на учёт, а их родителей вызывали в школу. Из-за какой-то фиговой тухлятины в сумке! Даже не зная точно, кто это делал! И ты ещё что-то там бухтишь, что все кругом уроды?

— Да, я помню это, — подтвердила Настя. — Очень неприятный случай был.

— Знаешь, — Марков в упор посмотрел на меня, — я за своего папашу не должен отвечать. Да, он перегнул палку, но я просил его этого не делать. И я никому не жаловался, меня самого из-за этой вони мать запалила.

— Если бы ты не был таким козлом, тебе бы никто ничего не подкладывал. Но ты настроил против себя абсолютно всех. И ещё, из-за тебя досталось хорошим людям, которые никогда даже в сторону твою не смотрели.

— Это ты про Павлика Подольского? — осторожно спросила Настя.

Но мне было не до неё.

— Потому что ты, кроме своей учебы, никого и ничего не видишь. Тебя только твои собственные беды волнуют. Ах, я пропустил контрошу. Всё, конец света! Я, я, я… Бесконечно только о себе и думаешь.

— Осеева, ты чего так завелась? Мы вообще про Кристину разговаривали, — попытался перебить меня Петров.