Дети Шини

— Да чего-то надоело всё, — он всё время почему-то избегал смотреть на меня. — В конце концов, живут же люди, не напрягаясь. И мне надоело.

Сигара разгорелась красным огоньком.

Она пахла сладкой вишней. Чужой, густой, незнакомый запах.

— Ты о чем?

— О том, что, может, всё должно идти, как идет. Природа вон, живет себе и живет спокойно, а мы чего-то с ума сходим, дёргаемся без толку.

— Природа, она, между прочим, всегда. Чего ей торопиться и дёргаться?

— А, может, нужно просто ловить момент? Отпустить, и пусть будет, как будет? — он расстегнул молнию на куртке, достал свой кулон и посмотрел на него. — Просто здесь и сейчас.

— Значит, и ты не хочешь уезжать?

— Я ничего не хочу.

— А как же твоя мама?

— Уверен, они прекрасно и без меня справляются. Да и вариантов у нас нет.

— Мы можем поехать в какую-нибудь деревню и попросить помощи.

— Какой такой помощи? — Якушин прищурился от дыма.

— Да любой. Ты сам говорил, что можно попроситься на работу или хотя бы за еду что-то сделать.

— Это я фигню говорил. Сейчас зима. Что в деревнях зимой можно делать? Ты разве не знаешь исконный русский уклад? Только водку пить. Все от безделья дуреют, не только мы. Да сейчас в деревнях уже и людей-то наверняка не осталось.

— А сколько там бензина? Может, до города, какого или поселка доехать получится?

— В баке чуть меньше половины, километров на сорок-пятьдесят, видимо. Но, даже если хватит туда и обратно, а денег не найдем, то вообще не на чем ездить будет. А как раздобыть деньги за одну поездку я без понятия. Единственное, что я могу предложить, так это выехать куда-то подальше, туда, где связь есть, и тупо вызвать полицию.

— Нет, это ужасно, — я вспомнила наши фотографии по телевизору. — Давай ещё что-нибудь придумаем?

— Ну, вот и думай, а я уже устал. С этими раздолбаями даже за дровами нормально не сходишь. Дети Шини, блин. Монстры и демоны. Да это даже не сгущение красок, это просто глум. Вы все, как выпускники детского сада. Совершенно неприспособленные к жизни. Оторванные. Только разговаривающие взрослыми заумными словами, а на самом деле — ничего, кроме своих компов не видевшие.

— Не знаю, что ты там за свои восемнадцать успел увидеть, но если бы не был таким же, то не сидел тут с нами.

— Девятнадцать.

— А то я не в курсе, сколько тебе лет.

— Значит, не в курсе.

— Что, правда? Получается сегодня двадцатое января?

— Так и есть.

— Круто, я тебя поздравляю, — я сделала шаг к нему, но он, со словами «Только никому не говори. Ненавижу этот день», перекинул ноги через перила и прыгнул в сугроб.

В ту же секунду раздался страшный треск, и на моих глазах Якушин начал медленно проваливаться под снег.

Я и предположить не могла, что умею так быстро преодолевать барьеры, вот бы наш физкультурник порадовался. Даже через коня я так не летала.

Упала рядом с Якушиным и ухватила двумя руками за куртку на плечах. На какое-то время он перестал сползать вниз. Снег вокруг него быстро осыпался, и моим глазам предстала глубокая и черная дыра, дна которой видно не было, и в которую, Якушин вот-вот мог сорваться. Хорошо, что он сам этого не видел.

Повиснув на локтях, где-то на уровне груди, он рывками подтягивался, но снег под его руками и животом скользил, и он снова и снова плавно съезжал обратно. С каждым следующим разом всё ниже и ниже.

Говорят, в критических ситуациях у людей просыпается сверхсила, и в тот момент я испытала это на себе. Потому что Якушин был уже нормальный взрослый парень, килограмм восемьдесят, наверное, вместе с одеждой, а я, по данным полицейских, «на вид пятнадцать».

Когда же до меня вдруг жаркой головокружительной волной накатило осознание того, что любая следующая попытка может стать последней, я инстинктивно сгруппировалась и дернула его на себя с такой силой, что чуть было не вырвала себе руки, но зато у него получилось вылезти по пояс, а я, потеряв равновесие, упала назад.

Якушин, наконец, выбрался и остался лежать возле той ямы лицом вниз, а я подползла к ней на четвереньках и заглянула внутрь. Пустота и чернота. По краям гладкие каменные выступы. И стены тоже серые, каменные.

— Это колодец, — сказала я ему, словно это должно было успокоить.

В ответ Якушин горестно застонал и нехотя поднялся.

— Что же это я такой неудачник? Почему это всё со мной происходит? Почему постоянно так: либо по морде, либо в колодец?

Он был весь с ног до головы в снегу, даже на лице снег. Пластырь отклеился и потерялся. На носу осталась небольшая ссадина.

— Ерунда. У всех случаются неприятности, — дрожащими руками я помогла ему отряхнуться. — Петров вон кроссовки в сугробе посеял, нас с Марковым гопники поймали, а Герасимову собственный отец в глаз дал.

— Зря ты меня спасала, — с тяжелым вздохом произнес он. — Умереть в свой день рождения довольно эпично.

Если бы это сказал Амелин, я бы пропустила мимо ушей, но слышать подобное от Якушина было более, чем странно.

— Ничего эпичного не вижу. А ещё говоришь, что ты взрослый.