Дети Шини

Время определялось по телефону Якушина и часам в гостиной, но бывало, их стрелка застревала на девяти, так что ориентировались в основном по интенсивности света за окном. Выяснить же длительность нашего пребывания в Капищено можно было, только заглянув в журнал Маркова, где он записывал, сколько осталось еды.

Отдельные мгновения то замирали и существовали сами по себе, то сливались в общий, растянутый до вечности поток. Мы как будто всё время что-то делали и в тоже время ничего не делали.

Каждый день происходило нечто важное и значимое, но в голове надолго не задерживалось, тут же ускользая и растворяясь в череде последующих событий. Что отчасти даже напоминало умственное помешательство. Каждый день — за год моей прошлой московской жизни. Так, что даже закрадывались смутные сомнения, существовала ли она на самом деле. А когда, блуждая по дому, я натыкалась на зеркало и видела в его тёмной поверхности своё отражение, то не всегда была уверена, с какой стороны нахожусь.

Чтобы как-то взбодриться, мы немного убрались в доме: запихнули вываленные вещи в шкафы, вернули картины на стены, шторы на карнизы, цветочные горшки на подоконники, помыли полы и большую часть окон, так что угнетающая атмосфера постепенно рассеялась. Запах сырости вскоре заглушился запахом дыма, еды и нас.

Однако странные случаи, продолжали время от времени происходить, и я уже с трудом отделяла собственные страхи от мистики или чьей-то продуманной провокации. Они смешивались в нечто общее, естественное и неотъемлемое, нечто без чего жизнь в Капищено была бы не совсем полноценной.

Раз на Якушина упал шкаф, который обычно находился в хозяйственной комнате, а в ту ночь отчего-то стоял поперек коридора на первом этаже. Якушин пошел в туалет и в темноте прямиком впечатался в него.

Шкаф был легкий, без полок и дверей, внутри него на крючках висели халаты, поэтому от резкого толчка он тут же свалился, и Якушина накрыло целиком, как жука спичечным коробком. Физически он пострадал не сильно, но получил массу неприятных ощущений.

Якушин безапелляционно заявил, что кто-то специально толкнул шкаф на него, чем вызвал очередной поток выяснений, споров и обид, потому что доказать, что это сделал кто-то из нас, а не призрак, например, он не мог.

В другой раз, мы обнаружили по всему коридору на втором этаже загадочные желтоватые следы, небольшие, но сильно напоминающие отпечатки лап.

Присутствие в доме животного было исключено, но для надежности снова пришлось осматривать каждый закоулок.

Я попросила Амелина отдать мне ключ от нашей комнаты, чтобы мы с Настей могли запираться на ночь. Он согласился, но с условием, что я разрешу ему всегда спать под кроватью. И я была вынуждена в очередной раз уступить, но не только из-за ключа. Ему и в самом деле тоже могло быть страшно и плохо одному.

О нашей договоренности пришлось рассказать Насте, чтобы случайно не перепугалась и не подняла на уши весь дом, но оказалось, она уже давно знает про это.

Но когда мы заперли нашу комнату на ключ, то утром обнаружили посредине комнаты неизвестно откуда взявшуюся напольную вешалку из прихожей, а на ней, насаженные сверху, валенки и сапоги из гардеробной. Ключ же благополучно исчез. Амелин сказал, что «местный призрак большой шутник», вот только нам с Настей было не до шуток.

И всё-таки самого призрака я больше не видела, но зато увидела нечто другое, отчего застыла возле окна с таким выражением на лице, что Амелин долго и обеспокоенно тряс меня, опасаясь, что вот-вот грохнусь в обморок. А потом и сам увидел это.

На площадке с другой стороны дома, перед входом в аллею из высоких старых деревьев, ветви которых смыкались арочным сводом, прямо по центру стоял большой, пузатый снеговик с алюминиевым ведром на голове, угольками вместо носа и глаз, и корявыми руками-палочками. А в самом центре его пухлого снежного живота, торчал кухонный деревянный нож, вокруг которого растеклись буро-красные разводы, и весь взрыхлённый у его подножья снег был тоже буро-красный, и к крыльцу тянулись такие же мерзкие кровавые струйки.

— Круто, — с чувством одобрил Амелин. — Очень красиво.

И после Настиного дикого вопля все побежали на улицу — смотреть.

Петрову едва удалось заснять снеговика на камеру, прежде чем ударом ноги Якушин разрушил всю эту мистику. А после крайне серьёзно предупредил, что если вдруг застукает кого-то за подобным, то убьет собственными руками без суда и следствия. Но когда мы в тот день утром уезжали за дровами, снеговика точно не было, и в доме оставался один Амелин, поэтому когда Якушин говорил это, то было совершенно очевидно кого он имеет в виду.

А однажды вечером Марков как будто тоже видел в саду таинственную белую фигуру. Но и ему со стороны скептиков доверия не было никакого, потому что без очков Марков дальше своего носа ничего не видел.

Только Петров, неожиданно вспомнивший не один десяток фильмов про дома-монстры, предпочел перейти на нашу с Настей сторону, потому что это, по его словам, «всё объясняло», чем очень сильно расстроил Якушина.