Читаем Дети века полностью

— В самом деле, это нехорошо, — сказал он тихо. — Но как же это вы разузнали? — прибавил он громко, обращаясь к Вальтеру.

— Случай, — отвечал спокойно хозяин, — больше ничего как случай.

Милиус как-то странно посмотрел на собрата.

— Во второй раз, — продолжал Вальтер, — по странному стечению обстоятельств, когда я собирал растения…

— А! — сказал, вздохнув свободнее, Милиус. — Вы собирали растения? Понимаю.

— Да, собирая растения, я увидел, как он выбежал из этой хаты в сильном смущении, как полоумный.

Милиус подошел блике к собеседнику.

— Заметив его в таком ненормальном состоянии, очень ясно отражавшемся на молодом лице, и видя, как побежал он в лес, я не мог удержаться, чтоб не следить за ним хоть издалека. Признаюсь, я опасался, чтоб с ним не случилось чего-нибудь худого.

Милиус вздохнул.

— Надобно же было случиться, чтобы в лесу, у корчмы на перекрестке, он наткнулся на графинь из Турова, как мне сказали.

Милиус закусил губы.

— Это что-то особенное, — пробормотал он, стараясь казаться спокойным.

— Я положительно не знаю этих барынь. Вам легче судить, грозит ли Валеку опасность от того, что познакомился с ними очень скоро и пришел к таким отношениям, которые, по-моему, могут повлечь за собою последствия.

— Какие последствия? — прервал Милиус, пожимая плечами. — Он сирота без имени, без состояния; они богатые невесты и аристократки до мозга костей.

— Я ведь ничего не знаю; а говорю вам это в интересах молодого человека, в котором принимаю участие.

— Я тоже не понимаю, как это могло случиться; разве панны совершенно не знали, кто он?

— Я не слышал их разговора, но, по выражению лиц и по слишком живой беседе, мог заключить о взаимном удовольствии. Младшая, по-видимому, все удерживала старшую, а эта казалась очень смелою. В ее поведении было что-то указывающее на ненормальное состояние духа.

Милиус взглянул на собрата.

— Я должен вам объяснить, — сказал он, — что эти несчастные графини находятся в страшной зависимости у мачехи и ее клевретов. Отец болен, неподвижен. Очень может быть, что, придя в отчаяние от беспрерывных преследований, они готовы ухватиться за перовую протянутую к ним руку, и потому… Но нет, — прервал Милиус, как бы говоря сам с собою. — Из этого ничего не выйдет.

— И хорошо будет, — отвечал Вальтер, — потому что это не послужило бы счастьем ни для графини, ни для молодого человека. Оба сперва, может быть, и обрадовались бы, а потом пришлось бы дорого поплатиться. Обязанность старших — предупредить.

— И ничего нет легче, — сказал Милиус. — Меня ждут лошади из Турова, ибо хотя я немного могу помочь старику графу в его размягчении мозга и болезни спинного хребта, однако для порядка присылают за мною каждую неделю. Я постараюсь увидеть графинь с глазу на глаз и посмеюсь над ними относительно знакомства с пролетарием на большой дороге.

— Надеюсь, доктор, что вы не желали бы для своего бедного воспитанника такого лестного, но гибельного союза? — прибавил Вальтер. — Бедность в молодости при силах и способностях нимало не страшна, а, запутываться в фальшивые связи было бы губительно.

— Конечно! — воскликнул Милиус, подавая руку собрату. — Благодарю вас, вы человек с сердцем, что и доказали. Нет слов выразить мою признательность. Вы мой спаситель. В полдень выезжаю в Турово, и все еще можно уладить.

И Милиус вздохнул свободнее.

— Но нет, — прибавил он, — я не думаю, чтоб угрожала серьезная опасность.

— Вы лучше меня знаете своего воспитанника, и потому вернее можете оценить последствия.

Милиус взялся за шляпу и хотел уже выйти, но его как бы что-то толкнуло, и он воротился.

— Совет за совет, — сказал он, — но только вы не сердитесь!

— Сердиться за совет, даваемый от чистого сердца? — Никогда! Если бы даже страдало самолюбие…

Милиус колебался.

— Вас уже, кажется, четвертый раз приглашают, — сказал он, наконец, — и ваш собственный интерес и вежливость обязывают пойти на чай к Скальским.

— Я должен пойти сегодня же, старик мне надоел, но он иначе ничего не подпишет, как с условием, чтоб я пришел на чай, — отвечал спокойно Вальтер.

— Ну, так будьте же осторожны!

— Относительно дела? Милиус засмеялся.

— Нет, Скальский довольно честен по-своему; положим, он мог брать дорого с бедных за ромашку, но с богатыми поступает благородно.

— Что же мне угрожает?

— О, недальновидное создание! — сказал Милиус, смеясь. — И не замечаешь, что прекрасная панна Идалия длинными хвостами своих платьев хочет замести твое сердце, что…

Вальтер тоже начал смеяться, но покраснел.

— Как! — воскликнул он.

— Надо вам знать, что вы сразу прослыли у нас миллионером; покупка аптеки не только не устранила этого мнения, а, напротив, усилила его. Вас считают чудаком, но тем не менее Крезом. В нынешнем женском поколении предпочтительнее всего — золото, роскошь. Вы уже не молоды, любезный коллега, жаль вам жизни и вы готовы бы схватить протянутую ручку, чтоб еще раз испытать прелесть ее пожатия. Берегитесь! Панна Идалия — кукла без сердца, занятая только блестками и погремушками.

Вальтер пожал плечами и начал отшучиваться, но, видимо, смутился.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги