Дети Великого Шторма

Внезапно он увидел себя со стороны, как будто смотрел глазами птицы, поднимающейся над «Легкокрылой» все выше и выше. Вот лодка: на носу сидит человек – пока еще человек – уродливый, с лицом, покрытым чешуей, – она уже захватила лоб, начала продвигаться выше и дальше, и волосы у него выпадают пучками, только он никому об этом не говорит, потому что кого волнуют чужие проблемы? Уродливый пока еще человек, с перепончатыми руками, как у лягушки, с бледной кожей, как у мурены. Но главное даже не в этом, а в том, что он… маленький. Он прискорбно, чудовищно, неимоверно мал: он морская блоха на шкуре Океана, да и лодчонка, в чей борт он вцепился до боли в ладонях, ненамного больше. Для птицы, вместе с которой сейчас вздымается ввысь его душа, они оба малы и незначительны, потому что птица видит бескрайнюю водную гладь, раскинувшуюся от горизонта до горизонта.

Пустота. Вокруг пустота. Безмерная, безжалостная, бессмысленная.

И он – лишь ее часть, которая слишком многое о себе возомнила.

«Ну же, решайся, – снова слышится шепот со дна колодца. – От тебя всего-то и нужно, что сделать одно-единственное движение. Плюх! И все. Больше не будет ни горя, ни радости – а ты не избавишься от первого, не отказавшись от второго, – останется один лишь покой. Что снаружи – то внутри. От края и до края. Отдай себя Океану, заполни Океан собой».

– Н-нет, – тихо сказал Сандер вслух, сосредоточиваясь на течении мгновений. Его голос дрогнул, но все-таки короткого слова хватило, чтобы избавиться от наваждения. Он разжал хватку – на борту «Легкокрылой» остались едва заметные вмятины от пальцев, и в ~песне~ проскользнули удивленные и растерянные нотки.

– Что случилось? – сонно пробормотал Ролан, приоткрыв один глаз. – Ты в порядке?

Сандер махнул рукой – то ли жест получился достаточно небрежным, то ли молодой моряк еще не до конца проснулся, но Ролан поверил и не стал ничего выпытывать. Сел, потянулся и зевнул, ласково погладил борт. Взглянул на парус, нахмурив брови, и слегка покачал головой. Тот раскрылся чуть шире, слегка изменил положение – и «Легкокрылая» соответствующим образом поменяла курс, взяв чуть севернее.

Сандеру вдруг показалось, что, если он будет ~слушать~ усерднее – хотя матрос-музыкант едва ли понимал, что это значит, – ему откроются ранее неведомые премудрости морского дела. Такое уже случалось: находясь рядом с Кристобалем в те моменты, когда феникс проделывал очередной фокус со своим необычным кораблем, Сандер время от времени ощущал то, чего не должен был ощущать. Как будто сквозь ~песню~ прорывалось что-то еще – более сложное, более загадочное.

То, чем он мог бы воспользоваться, если бы знал как.

– Перекусим? – предложил Ролан, покосившись на один из мешков, которые им перед отплытием вручил странный магус в очках на носу. Хлеб, сыр, фляга с вином – Сандер заглянул внутрь еще вчера, но, в отличие от товарища, не стал ничего есть, потому что не чувствовал голода. Он и сейчас был не голоден, хоть и понимал, что это странно – ведь он не ел почти… двадцать часов?

И не пил, если уж на то пошло.

– Что-то не хочется.

– Хочется, – отрезал Ролан, развязывая мешок. – Это же росмерский твердый сыр с перцем, м-м, как вкусно! Правда, он еще и соленый, зараза, но этот Айлантри вина не пожалел. До Огами хватит, а там чего-нибудь купим у местных. Ты вообще бывал в Огами?

– Нет.

– Вот я тоже нет. Ну, я вообще и близко не подходил к этим водам. Я, кроме окрестностей Эверры, ничего в своей жизни не видел… Я и не думал, что однажды… – Тут Ролан помрачнел – должно быть, вспомнил о сестре и матери, с которыми ему пришлось расстаться из-за всего, что случилось. Он вздохнул и сунул товарищу лепешку и кусок сыра. – Ешь давай, не глупи. Иначе я все сожру сам – а потом умру от жажды. Или от угрызений совести.

«Знает, – подумал Сандер, вспомнив, как перед отплытием Кристобаль подозвал молодого моряка и что-то ему сказал очень негромко, с серьезным видом. – Капитан его предупредил».

Интересно, о чем еще?

«Он в тебя не верит…» – донеслось со дна колодца, но сыр и впрямь источал приятный пряный аромат, а лепешка была первым хлебом, который оказался у него в руках за много недель, – и внезапно он сглотнул слюну, чувствуя, как болезненно сжимается пустой желудок, как саднит пересохшее горло. У него все еще есть тело, а у тела – потребности. Об этом не стоит забывать.

Когда Сандер начал есть, Ролан еле заметно улыбнулся.

– Зря лыбишься, – проворчал Сандер. – Все не так просто. Еда ничего не решает.

– Ага, – поддакнул Ролан. – А что решает? Ты скажи.

Сандер продолжил жевать с мрачным видом и не издал ни звука.

– Капитан мне многое объяснил, – продолжил молодой моряк. – Про любовь, ненависть и любопытство. Про музыку. Про загадки и цель, к которой хочется стремиться – и еще одну цель, и еще одну… Но я одного не возьму в толк… когда я ляпну что-нибудь не то, ты просто скажи – и я заткнусь, хорошо?.. ну так вот, я одного не возьму в толк: почему ты все-таки… изменился? Что произошло? Может, кто-то в Талассе… – Ролан взмахнул рукой, подбирая нужное слово, – тебя заколдовал?