Дети Великого Шторма

Рейнен Корвисс чуть слышно вздохнул.

– Что ты знаешь о чувствах исследователя, клерк?.. – произнесла Вира, и у нее лишь самую малость дрогнула верхняя губа, обнажая зубы. Она не назвала его кукушкой, но несказанное повисло в воздухе. В устах Виры это было бы не оскорблением, а констатацией факта.

– Ничего, – спокойно подтвердил Айлантри. – Но зато я многое знаю о чувствах ворона, которого постоянно задвигают в дальний угол.

Она закрыла глаза.

Фейра тихонько рассмеялся.

– В самом деле, – сказал он непринужденным тоном магуса, полностью владеющего ситуацией. – Есть еще один выход. Я не хочу к нему прибегать, но мы давно перешли ту грань, за которой личные желания и предпочтения теряют всякую важность. Потратив некоторое время на торг с совестью, я приму решение… Мне ведь это не впервой. Должен признаться, сама мысль заставить тебя помучиться согреет мне душу, хоть и самую малость.

– Злопамятный и мелочный феникс? – Вира изогнула бровь. Платок на ее руке пропитался кровью, но она этого не замечала. – Как много я в этой жизни еще не видела!

– Все дело в том, что надо хоть изредка выходить из Подвала, – сказал Фейра и, снова присев возле стеклянной цистерны, постучал по стенке, подзывая ремору с той стороны. – Итак…

* * *

– …Попробуем еще раз, – сказала Эсме, присев на свою койку.

В каюте было тихо. Ларим прыгал по реям где-то наверху, и из-за того, что на борту остались, не считая Сокровища, всего два человека и гроган, никакие посторонние звуки не нарушали тишину. Пахло чем-то свежим, как будто пол и стены тщательно выдраили и окатили ароматной водой.

Так теперь пахло повсюду, но Эсме все еще не привыкла.

– Мне нужна твоя помощь. Я хочу снова просмотреть твои воспоминания – только на этот раз мне нужно кое-что конкретное. Расскажи, что тебе известно про Лейста Крейна и… то, как он умер. Это очень важно для меня. Для… капитана. Для всех нас.

Она понятия не имела, осознает ли фрегат всю сложность их положения.

На противоположной стене с хлюпающим звуком открылся черный глаз размером с кулак, а вслед за первым появились еще шесть – в два-три раза меньше, россыпью. К горлу Эсме подкатила тошнота; «Невеста ветра» больше полугода не прибегала к этому трюку, и целительница так до сих пор и не поняла, зачем он был нужен – чтобы общаться «лицом к лицу» или чтобы проверить ее выдержку.

– Пожалуйста, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, и зная, что так живой корабль не обманешь. – Я не стану вторгаться в твой разум. Я доверюсь тебе. Помогая мне, ты поможешь капитану.

Большой глаз медленно закрылся, потом открылся. Маленькие в это время двигались вразнобой – какие-то моргали быстрее, какие-то – медленнее, а один и вовсе вращался в орбите как безумный. Эсме сглотнула. Только бы не стошнило…

– Башня, вздымающаяся к ночным небесам; башня посреди бескрайнего моря – и отчего так щемит сердце, стоит лишь взглянуть на нее? Над башней горит ослепительно-яркая звезда…~

– Незнакомая женщина на балконе глядит на море – опять-таки ночное, – и бриз колышет выбившуюся из прически прядь волос у нее на шее. Она оборачивается, смотрит на того, чьими глазами глядит Эсме, – почему-то смотрит сверху вниз, как на ребенка, – и с ласковой улыбкой протягивает руку.~

– В синем небе ни единого облачка. Прикосновения солнечных лучей к изъеденной солью, израненной коже – все равно что прикосновения раскаленного утюга, и от них не спрятаться, не скрыться. Он удивлен, что по-прежнему чувствует боль. Кроме боли, ничего не осталось. Подспудно он знает, что надо сделать, чтобы покончить с болью, но… у него не получается. Стоит разжать руки и перестать цепляться за нечто плавающее рядом, то слева, то справа, – как оно ныряет и выпихивает его из воды на поверхность. Туда, где солнце и боль. Чего оно хочет? Почему причиняет такие мучения? И почему… почему у этого существа такие же разноцветные глаза, как у него: зеленый левый и синий правый?~

– Когда он в следующий раз касается ее чешуйчатой кожи, что-то~

~~

~~~

~~~~

Эсме согнулась пополам, и ее все-таки вырвало.

«Я здесь больше не нужен», – понял Айлантри, когда Фейра, Рейнен и Вира заговорили о вещах, в которых Птенчик-в-очках не разбирался, то есть о стратегии и тактике боев на море и на суше, при участии пушек и без. Они определенно понимали друг друга, потому что один начинал фразу, второй подхватывал, а третий – заканчивал; если Вира и затаила на него обиду за испорченное представление, теперь та была закопана где-то очень глубоко. Теперь узница Подвала выглядела счастливейшей магессой на свете, хотя, строго говоря, даже самый благополучный исход предприятия – в чем бы оно ни состояло – не означал каких-то послаблений для нее. За то, что она сделала, полагалась смертная казнь.

Но пока что никто не предъявил ей обвинения.